А. А. А. Е.

Вот, для первого знакомства, Боб Роджерс. Он — плантатор и эксплуатирует бедных негров. Само собой… «Он был кривым. На его толстом, лоснящемся от жира, вечно нечисто выбритом лице ворочался один-единственный глаз» (стр. 37). «Волосы были жесткие и почему-то не росли. На затылке местами сверкала плешь. Лоб был низкий. Густые, сросшиеся брови и один глаз» (стр. 52). Мало одного глаза — «и тот желтый. Белки глаза испещрены тоненькими жилками. Лицо бледное, с желтым оттенком. Пористая кожа и широкие, в минуты злобы свисающие губы» (стр. 52). «Его лицо и в спокойном состоянии не производило приятного впечатления», а «в припадке злобы все это делалось хуже. Лицо багровело, в углах рта показывалась пена. А единственный глаз наполнялся кровью»… (стр. 52). Не ограничиваясь столь отталкивающей внешностью, авторы через несколько страниц снова возвращаются к ней, чтобы лишить эксплуататора последнего достояния человека — рук. «Самым неприятным были его ненормально длинные руки, которые заканчивались (приятная неожиданность!) узловатыми пальцами с почерневшими ногтями».

Читатель после этого вполне подготовлен узнать, что любимые занятия «кривого черта» — избиение негров и насилия над женщинами.

Не уступают «кривому черту» и другие, самые хотя и незначительные негодяи. Появляющиеся на один момент перед читателями Санди, Рагор и Миндра выглядят так: «На лице каждого, словно на пластинке фотоаппарата, запечатлелись все человеческие пороки. У Санди не было одного глаза и половины левой щеки, причем уцелевшие части лица были покрыты какими-то темно-лиловыми нарывами, местами переходившими в желто-синие язвы. Волосы рыжие и какие-то бесцветные росли пучками». А нос, пугают авторы, «раздулся огромной картошкой, испещренной синеватыми жилками. Рагор отличался полным отсутствием лба и провалившимся в пропасть греха и разврата носом, а Мандра имел на своем лице столько шрамов, что совершенно нельзя было определить, чем он видит, говорит и ест».

Зато какова внешность коммунистов!

Взгляните, например, на Дикки Реда, американского коммуниста. У него — «волосы каштановые, откинутые назад; плотный румянец на загорелых щеках. Темные брови и глаза — серые, прекрасные глаза» (стр. 96).

Или героиня — Женя. У ней глаза «синие, темно-синие», «золотые волосы», «смуглая мордочка». Колено Женино и то — «смуглое, нежное, круглое» (стр. 220).

Свою любезность авторы распространяют на всех друзей и родственников героев. В одном эпизоде мелькнула Редова сестра, мимоходом, на четырех страницах. Авторы не упустили случая проявить свою галантность и сделали из американской комсомолки даму приятную во всех отношениях. Дали ей «прекрасный румянец, алые губы, под глазами естественная темнота кожи, брови почти черные, а щеки такие свежие и упругие» (стр. 103). «Глаза большие, глубокие, серые, такие же, как у него (Дикки), но куда лучше». Другие женщины «делают что-то со своими ресницами и становятся похожими на больную кошку, у которой слезятся глаза. У Жени густые, длинные ресницы».

В нашей литературе немало ляпсусов. В прошлом очерке нам приходилось говорить, что комсомольская литература списывает своих героев с плаката. Но никто никогда, кажется, не доходил до такой отвратительной пошлости, чтобы срисовывать героев с помадных банок и конфетных оберток, — в этом пальма первенства принадлежит, по справедливости, «АААЕ».

Благонамеренность авторов сквозит не только во внешности, но и переносится на флору, фауну и даже неодушевленный мир. Так, фашисты привязывают знакомого нам Дикки Реда к полотну железной дороги. Но симпатизирующий, очевидно, компартии паровоз лояльно свертывает на другой путь, не забыв пережечь искрами веревки, и Дикки спасен. Когда немолодой, но порочный тигр (инспирированный, надо думать, Антантой) прыгает на бесчувственную Женю, благонамеренные авторы направляют верного негра Бингу на аэроплане, и тигр убит. Зато другой тигр, противоположной ориентации, с успехом поедает вооруженного до зубов французского офицера.

Всего не перескажешь. Кто не верит, пусть читает сам.

* * *

Чем дальше в лес, тем больше дров.

Наряду с конфетными героями авторы уверенной рукой рисуют картины колониального, американского, гаремного, полпредского и всякого другого быта.

На стр. 12 внимательный читатель узнает, что «быть полпредом в Афганистане — это далеко не синекура». Очевидно, авторы полагают, что «быть полпредом» в остальных пунктах земного шара — явная синекура? «Отдыхать там вряд ли придется», — продолжают авторы. Конечно, это не Лондон, не Париж — там, вероятно, сплошной дом отдыха полпредов.

При первой встрече читатель застает афганистанского полпреда «товарища Арахана» (?!) в неприятном положении. Через два часа полпред Арахан должен выехать из Москвы «по месту своей службы», а пока что «мечется по комнате».

Но только на «месте службы» авторы развертывают свое знание полпредской жизни.