А если это был Он?

От Мехико до Джакарты, от Хельсинки до Кейптауна вся пресса опубликовала на первых страницах портрет Эманаллы, взятый с пленки того итальянского любителя (который, между прочим, сделал себе на этом состояние). «?Quien `es?» — вопрошал броский заголовок «Корреро до Суль» над портретом незнакомца из Карачи в натуральную величину. «M^in el nabi?» — вторил ему заголовок каирской «Ахрам». «Wer ist der Mann?» — задавала вопрос «Зюддойче цайтунг». «Chi `e?» — «Кто он?» «Незнакомец из Карачи перевернул вверх дном весь мировой геостратегический и экономический пейзаж», — объявила «Монд».

Пять миллионов американцев-мусульман сочли своим долгом иметь у себя портрет Эманаллы и даже носить футболки, украшенные его изображением; этот портрет они выставляли везде, вплоть до задних стекол своих автомобилей. В Лондоне, и особенно в его так называемых экзотических кварталах, известных под насмешливым прозвищем «Лондонистан», значки с изображением новоявленного пророка служили эмблемой не только мусульманам, но также пацифистам, которые вновь воспряли духом.

Государственные канцелярии всех стран, ошеломленные событиями, которые наблюдались вот уже несколько дней, пережили сумасшедшую неделю. Нет, решительно, Азия — «таинственный Восток», как говаривали англичане во времена своих колониальных иллюзий, — никогда не перестанет их удивлять. После мятежа сипаев и боксерского восстания, после «Великого похода» и красных кхмеров «пакистанский отказ» — как его уже нарекли — изменил всю картину мира.

«С чего же это началось?» — недоуменно спрашивали индийцы, китайцы, американцы, французы, русские, англичане и прочие.

Окольными веб-путями в кабинеты президентов и министров хлынули потоки рапортов, составленных посольствами. Все заключили, что истоком этого беспрецедентного потрясения послужили проповеди какого-то незнакомца, произнесенные с запряженной осликом арбы на базаре в Карачи.

Это показалось небылицей. Многие из скептиков и экспертов, дипломированных или самозваных, как-то забыли, что полтора века назад уже случилось падение одной империи и рождение новой после речей другого бородача, написавшего труд «Нищета философии», который большинство, впрочем, не читало, а не то бы они помянули Карла Маркса. По их мнению, «пакистанский отказ» был уловкой; они объясняли его происками мулл, которых поддерживает какая-нибудь иностранная держава.

Оставалось выяснить, какая именно.

Русские подозревали китайцев. Китайцы подозревали всех. Американцы подозревали индийцев. Эти же, совершенно ошеломленные, оказались обескураженными разоружением тех, кого со времен объявления независимости считали своими главными стратегическими противниками. Во всяком случае, пока мусульманские сепаратисты в Кашмире прекратили свои нападения, индийцы решили тоже соблюдать перемирие.

Поскольку государственному секретарю США по иностранным делам ситуация показалась извращенной, он лично отправился в Исламабад, столицу Пакистана.

Президент принял его с обычной любезностью, к которой добавилась лишь философская улыбка. Раньше американец ее не замечал.

— Вы удовлетворены положением в стране? — спросил госсекретарь США.

— В течение нескольких дней она казалась мне нестабильной и внушала тревогу, но в итоге я нахожу ее даже более удовлетворительной, чем прежде.

— Более удовлетворительной?

— Да, у нас было агрессивное и недовольное прозападной ориентацией нашей страны исламистское меньшинство, распространявшее свое влияние с угрожающей быстротой. Страна, таким образом, была разделена незримой пропастью: с одной стороны — исламисты, с другой — армия, которая относилась к ним как к ретроградам. Теперь же эта пропасть вот-вот исчезнет.

Государственный секретарь воздержался от замечания, что в глазах западного общественного мнения это вполне понятно, поскольку исламисты выиграли партию и верховодят теперь даже в правительстве.

— Чем становятся в этом контексте наши стратегические договоренности? — спросил представитель Вашингтона.

— Если они направлены на укрепление мира, мы их подтверждаем. Если же их цель — агрессивное военное вмешательство, то они становятся недействительны. А к чему этот вопрос, неужели вы предусматриваете войну?

— Нет, — ответил застигнутый врасплох американец. — Но всегда лучше говорить с позиции силы.

Президент покачал головой.

— А как же ваши атомные ракеты? — продолжал государственный секретарь.

— Они в своих пусковых шахтах, — ответил президент с улыбкой. — Их регулярно осматривают во избежание аварии. Но они обезврежены.

— А если на вас нападут?

— Кто? Теперь, когда мы заморозили нашу военную ядерную программу, Индия всерьез задумывается, к чему ей ее собственная. Это ведь недешевое удовольствие.

Последние слова сопроводила широкая улыбка.

Американец был растерян так, словно президент прочитал ему тибетскую молитву. Очевидно, его собеседник жил в каком-то другом мире.

— Но как же ваши заказы военных самолетов у «Локхида» и «Боинга»? — не сдавался вашингтонский представитель.