А если это любовь?

– Эй! Ты чего? Ну-ка держись! Это стандартная процедура. После операции всех переводят в реанимацию! Слышишь?! Всех.

Дарина ухватилась за стену. И тут же почувствовала, как кто-то твердой рукой обхватил ее за талию. Обернулась.

– Не нужно. Я в норме. Правда.

– Пойдем, я тебя провожу.

Видеть Родиона настолько беспомощным было невыносимо. Дарина сморгнула слезы и, подойдя ближе, осторожно коснулась пальцами его руки. Там, где не было никаких проводов и трубок. Опасаясь их повредить. У нее была всего минута, может, уже и того меньше, чтобы что-то ему сказать. Как-то подбодрить или утешить. Но из-за дикого, вынимающего душу страха мысли разбегались. И не было слов, способных передать и выразить весь тот хаос чувств, что воцарился у неё в душе.

– Я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю… Я бы отдала все деньги мира, чтобы тебе не пришлось это переживать. Ты слышишь? Я бы все на свете отдала. Себя отдала бы. Да. – Дарина опустилась перед высокой койкой Родиона на колени. Прижалась лбом к его безвольной руке, потерлась – носом, щекой, губами. Всем лицом. Задыхаясь. Подвывая тихонько. Стыдно и некрасиво, наверное. Не напоказ. Как только наедине с собой воешь, когда все – предел. Когда выбивает к чертям собачьим предохранители. И гаснет свет в душе. И ничего… ничего не остается. Только липкий черный изматывающий страх. Эгоистичный страх. А как же… как я без тебя? Меня же без тебя нет.

– Ну, все-все. Вставай. Не нужно… Ты какого черта творишь? – кто-то оттащил ее от постели. Вывел. Сначала в коридор. После поволок вниз, по серым ступенькам. На крыльцо, в холод… А потом твердые пальцы, удерживающие ее за руку, разжались. И ей в лицо ударила пригоршня снега.

– Эй! Какого черта?! –  моргнула, с трудом разлепляя слипшиеся ресницы.

– Привожу тебя в чувство, – рявкнул Первый. – Нужно, чтобы ты на старте поняла. Слез и жалости Родион не потерпит.

– Я его не жалею! Это просто… просто эмоции.

– Понимаю. Но все же кое-что объясню. Никто от тебя не ждет эмоций. Все понимают, почему ты здесь. И поймут, если ты уедешь.

Дарина потрясенно округлила губы. Почувствовала, как кровь отливает от головы и устремляется куда-то в пятки, а следом – назад. Обжигающей волною стыда. Горло перехватило. Она судорожно сглотнула. Отступила на шаг.

– Я… никуда… отсюда… не денусь. Можете даже не мечтать.

– Послушай, он не сможет оплачивать твои услуги, находясь в коме…

Это было унизительно. Очень.

– Ничего. Я могу себе это позволить.

Дарина крутанулась на пятках и пошла к крыльцу.

– Да послушай ты. Я не преследовал цели тебя задеть!

– Правда? А чего же вы добивались?

– Хотел, чтобы ты поняла! Это не игры. Родиону предстоит долгая реабилитация. Он поправится, да. Но это будет нелегкий путь, который…

– Я пройду вместе с ним. Если он позволит. Но это будет решать сам Родион. Понятно? Ни вы. И ни кто-то другой.

– Мне кажется, ты все же не до конца понимаешь. Травмирован позвоночник, и хоть прогноз довольно оптимистичный…

– Это слова врачей или ваши предположения? – вскинулась Дарина.

– Конечно, врачей!

– Х-хорошо. Как же хорошо…

– Врачи также говорят, что у Родиона может случиться паралич. Ты понимаешь, что это означает?

– Да. Вполне. И предупреждая ваши дальнейшие вопросы, отвечу – я готова носить ему утку, менять памперсы и… что там еще вы хотели знать? – Дарина шмыгнула.

– Ты не в себе, если думаешь, что такой мужик, как Родион, позволит вытирать себе жопу, – парировал Первый, устало потирая виски. – Он не унизится так.

– Чего же вы от меня хотите? И так не так, и эдак…

– Знал бы я… – хмыкнул. – Одно точно, если ты действительно хочешь остаться, позволь ему сохранить достоинство.

Дарина кивнула, хотя в тот момент у нее не было абсолютно никаких идей, как это осуществить. Всех нас с детства учат, что любовь – она и в горе, и в радости. В здравии и болезни. Но никто не учит, как быть, если горе пришло… Дарина действовала интуитивно. На свой страх и риск. На следующий день после операции она привезла к Родиону Левку. К счастью, тому так понравилось среди детей, что отсутствия отца он как будто и не заметил. И, может, ей стоило воспользоваться этим, но Дарина была уверена, что Родиону чрезвычайно важно знать, что с его сыном все хорошо. Они успели провести с ним несколько минут, пока не пришла новая смена. А после их выгнали, как дворняжек. Оказалось, что если ты не родственник пострадавшему, у тебя нет никаких прав на его посещение, на принятие решений относительно здоровья и назначаемых процедур. По сути – ты вообще никто. И никого не волнует, что за этого человека ты бы влегкую отдал свою жизнь. Без бумажки ты какашка – истина, которая у палаты реанимации становится актуальной больше, чем где бы то ни было. Дарину спасало лишь то, что у друзей Родиона хватало связей. Она была благодарна им до глубины души, что очень скоро вопрос посещений решили. И эта благодарность была такой всеобъемлющей, что в ней просто не оставалось места на глупые обиды или, тем более, стыд.