А рассказать тебе сказку?..

Пройдут годы — сказки будут выходить под заглавием «Народные русские сказки А. Н. Афанасьева».

Не «Сказки, собранные…» и не «Сказки, изданные…» — имя его присвоено сбереженным им сказкам так же, как присваивают имена открывателей новым землям или законам науки: «остров Врангеля», «таблица Менделеева», «сказки Афанасьева»…

Ивашечко и ведьма

«Гуси мои, лебедята…»

В детстве Афанасьев, наверное, слышал много сказок и в детские годы полюбил их на всю жизнь. Возможно, и няня была у него — своя Арина Родионовна, — сказывала ему сказки.

Потом Афанасьев вспоминал, что зимними вечерами с «наслаждением и трепетом» слушал сказки какой-нибудь дворовой женщины.

Подробностей Афанасьев не сообщает. Но зато знаем, что сказка в его детстве была.

…Жили себе дед да баба, у них был один сыночек Ивашечко. Сел он однажды в челнок, поплыл ловить рыбу. Заметила его ведьма, стала звать материнским голосом. Подплыл к ней Ивашечко, она схватила его и унесла к себе. Приказала дочери растопить печь, зажарить Ивашка. Но Ивашечко обманул ведьмину дочку и убежал. Взобрался на высокий дуб. Стала ведьма грызть дерево. Грызет, грызет — вот-вот дуб наземь рухнет. Сидит Ивашечко на самой вершине, не знает, что делать. Смотрит — летят гуси-лебеди. Просит их Ивашечко:

Гуси мои, лебедята,Возьмить меня на крылята…

Подхватили птицы мальчика и понесли…

Детство Афанасьева прошло в уездном городке Боброве Воронежской губернии.

В собрании Афанасьева есть с десяток сказок, записанных им самим в Бобровском уезде. Может быть, эти сказки запомнились Афанасьеву с детства? Среди них «Ивашечко и ведьма».

Заманчиво изобразить Афанасьева с младенчества сказочником. Но мысль издать народные сказки пришла к нему уже в зрелые годы; путь Афанасьева к сказке интересен, не будем лишать его поисков, сомнений, открытий.

Хотя долгие зимние вечера, заполненные сказками, след в его душе, конечно, оставили, иначе откуда «наслаждение и трепет», которые охватывали его, когда он слышал сказки, «наслаждение и трепет», которые он не позабыл до конца дней?

Афанасьев, уже известный литератор, написал однажды воспоминания о своем детстве.

Он говорил, что записки частного человека могут быть интересны и нужны, если в истории одной жизни удается показать жизнь общества.

Детство человека афанасьевского времени похоже на сказку про Ивашечку, которого украла ведьма. Только детство не всегда кончалось так же счастливо: мало кому удавалось выбраться с ведьминого двора. Одних ведьма заталкивала в печь, другие с ведьмой сговаривались и вместе с ее гостями весело катались-валялись на траве, чужого мяса наевшись. Нужно было перехитрить ведьму, взобраться на вершину высокого дуба, увидеть, как белой птицей летит в безоблачном небе мечта, унестись с нею в будущее.

«Сокрушение личности». Отцы Иваны

Много лет спустя Афанасьев напечатает в журнале выдержки из старинного стихотворения:

Розги малому, бича большем требе,А жезл подрасшим при нескудном хлебе…Розга ум острит, память возбуждаетИ волю злую во благо прелагает…Целуйте розгу, бич и жезл лобзайте;Та суть безвинна, тех не проклинайтеИ рук, яже вам язвы налагают;

Ибо не зла, но добра желают…

В стишке говорится о жизни, с младенческих лет построенной на битье. Меняются только орудия: розга, бич, жезл (то есть палка). Стишок требует признать такую жизнь идеальной — лобзать розгу, и кнут, и руку того, кто наносит тебе побои. Афанасьев в короткой заметке объясняет, что старинное стихотворение рассказывает про жизнь, главное правило которой — «бей, сокрушай личность».

Афанасьев жил в царстве сокрушения личности.

…Царство начиналось в просторной истопленной комнате, пропахшей кислой сыростью.

Мальчики и девочки пристроились вокруг стола на высоких, неудобных скамьях, хором выкрикивают латинские глаголы.

Бобровский священник, отец Иван, сидит во главе стола, в лад крику постукивает линейкой. Время от времени мерное постукивание прерывается, линейка взлетает высоко над столом и со свистом опускается на ребячьи руки. Это называется «бить пали».

«Ква-ци-о — ква-цис… — не отрывая глаз от линейки, стараются перекричать друг друга ребята. — Кватит — квасус!..»

Никто не понимает, что кричит. Спрашивать бесполезно: отец Иван давно успел позабыть семинарскую премудрость. Нос отца Ивана подернут синевой, бесцветные глазки мутны, в рыжей бороде застряли крошки; на другом конце стола слышно, как от батюшки пахнет вином.

«Ква-ци-о — ква-цис… — постукивает по столу линейка. — Ква-тит — ква-сус…»