А ведь все было именно так. Рассказы

Маленькая площадь Кампо-деи-Фиори в Риме, стиснутая серыми унылыми зданиями, клочок неба. Когда-то это место называлось «поле цветов» – возможно, это был пустырь, заросший цветами. На этом месте и разожгли костер, давший бессмертие великому человеку по имени Джордано Бруно. Площадь битком заставлена торговыми прилавками – рынок. Здесь с 15-го века полноправные хозяева – торговцы, сейчас это мигранты из каких-то африканских стран. Прилавки нагромождены в таком хаосе, что я не сразу разглядел памятник в середине площади. С трудом пробираюсь через какие-то корзины, коробки, ящики, слыша крики торговцев на незнакомом мне языке, и понимаю, что меня ругают. Но таково мое настроение, что карабкаюсь через все эти атрибуты рыночной торговли гордо, невзирая на все окрики и возмущения. Моя цель Джордано – и я хочу взглянуть в лицо человека, который даже под угрозой смерти не отрекся от своих убеждений.

Наконец-то я нашел такое место. Я остановился и, задумавшись, смотрел и смотрел на Бруно. Взгляд опущен, в руках книга, какая? Невозможно разглядеть, почему-то мне представлялось, что это «О бесконечности вселенной и миров» из «Диалоги». Да, голова опущена, но взгляд мне представлялся исподлобья – упрямый, не покорившийся и, как будто говорящий громко, во весь голос и на весь мир – «НЕТ» всем тем, кто хотел от него услышать, пусть тихое, пусть шепотом, но – «да». Почувствовал я и сожаление в этом взгляде – сожаление ко всей этой суете внизу, к человечеству, которое живет, не зная истины, и сожаление о том, как много он еще успел бы сделать. В тот день, 17 февраля 1600 года, ему было всего 52 года. Все это пронеслось в моей голове горячечно, впопыхах. Оглянувшись вокруг и еще раз взглянув на этот грязный рынок-хаос мигрантов, не имеющих понятия, память о каком человеке стиснули они меж своих торговых прилавков, я вдруг отчетливо осознал, что ведь не простила католическая церковь Бруно, так до сих пор и не простила!!! Надпись на памятнике:

«Джордано Бруно. От столетия, которое он предвидел, здесь, где был зажжен костер».

Несколько лет пролежал памятник в мастерской скульптора Этторе Феррари, пока наконец-то в 1889 году муниципальный совет Рима не дал согласие на его установку.

Звезды! Солнце уже зашло, и по мере того, как темнело, звезд появлялось все больше. Филиппо (так звали Джордано в детстве) любил смотреть на них. Он и сам не понимал, почему эти светящиеся точечки так волнуют его, вызывая чувство полета куда-то в безграничную даль. И почему – «в безграничную»? Их свет не был холодным и не был обжигающим, как у огня. Для Филиппо свет звезд был теплым и дружелюбным. Большие и маленькие, мерцающие и светящие ровно, белые и голубые, они были такие разные, но все-таки что-то их роднило. Что-то пело внутри у мальчика, и что-то постоянно спрашивало: а что дальше? Филиппо чувствовал, что именно в звездах и есть та самая главная сказка, что называется жизнь. Мальчику шел десятый год.

1558 год, город Нола близ Неаполя, между ними вулкан Везувий.

– Филиппо, Филиппо, – позвала мама, – иди ужинать.

Мальчик был так поглощен созерцанием неба, и так очарован, что не расслышал, и продолжал неподвижно лежать на подстилке, которую для удобства он положил прямо на земле рядом с домом, чтобы смотреть вверх, не утруждая шею.

– Остынет! Хватит смотреть на звезды! Иди есть, – крикнула мама в окно.

Филиппо вздрогнул, очнулся (есть и впрямь уже хотелось) и побежал в дом. Он не расстраивался, ведь, когда все лягут спать, он вылезет потихоньку в окно и снова будет смотреть на звезды. Он видел их рождение, когда зашло солнце, и увидит, как они исчезают на рассвете.

Когда день был пасмурный и предвещал, что ночью звезд видно не будет, Филиппо, который и так-то был склада задумчивого, ходил молчаливый и хмурый. И если уж обращался к кому-то, то с вопросами, на которые никто не мог ответить.

В один из таких дней он пристал к маме:

– А далеко ли звезды, и что там дальше, мама? – спросил Филиппо.

– Не знаю, сынок. Спроси пастора после воскресной службы. Уж он человек ученый и, наверное, расскажет тебе, – отмахнулась Фраулиса Саволина, его мама.

Как-то Фраулиса спросила мужа:

– Джованни, тебе не кажется, что наш мальчик какой-то странный, не как все дети?

– Да, Фраулиса, он слишком задумчивый, и детство проходит мимо него. Но что поделаешь, ведь все люди разные. Но ты послушай, как хорошо и не по-детски он говорит. А какая у него память! Я говорил о нем со знакомым поэтом, сеньором Таксило, и тот уверен, что мальчик не по годам развит и ему давно пора учиться. Может быть, в науки и искусство обратится его энергия, и там он найдет себя, – ответил Джованни.

А что же вопрос о звездах?

Филиппо не забыл совет матери, он вообще ничего не забывал. Он даже помнил, как однажды к нему в колыбель заползла змея, и что прибежал отец, и с какими восклицаниями отец убил змею. Как мальчик в колыбели мог это помнить?! Тем не менее, именно удивительная память отличала Бруно от других смертных. Кстати, змея в колыбели – знак героической судьбы, согласно мифу о Геракле!!!