Семар Сел-Азар

Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Печально слыть среди толпы,

Недобрым порожденьем темноты.

Но разве, не во тьме зачались вы?

Но разве, не из тьмы все рождены?

Аашмеди

Часть 1

На краю обитания.

Вступление.

Унук

Стоя на плоской, глинобитной ступени гробницы, представитель единодержца в южных владениях разглядывал ночной город. Отсюда он был как на ладони. Глядя на унылый вид однообразных крыш, он мысленно перенесся туда, откуда надолго был оторван. Унук, со всем изобилием и великолепием храмов и дворцов, богатств и влиятельности местных вельмож, казался несравнимым с тем совершенством, которое отличало столицу Ки-ен-гир. Сейчас ему больше всего хотелось разгуливать по дворцовым просторам верховного города, пить отборнейшее питье и любезничать с вельможными красавицами, а ему приходится здесь, переносить духоту и песчаные ветры, терпеть грязных, дурно пахнущих людишек и выслушивать постоянные жалобы и доносы враждовавшей друг с другом знати. Брезгливым выражением, с которым сановник осматривал окрестности, он напоминал побежденного и изгнанного из стаи хищника, вынужденного из-за бессилия и голода питаться падалью. Азуф не выносил эту знойную, полную гнусов и комаров, пропитанную вечной старческой зловонностью землю, шумную днем и мертвецки тихою ночью. Не выносил здешние обычаи и одеяния так не похожие на привычные наряды средоточия мира. Но больше всего его раздражали, столь непривычные для кишца, нравы обитающих здесь жителей.

Вздохнув, с сожалением отойдя от размышлений, суккаль обернулся к слуге, копошащемуся у открытого отверстия и никак не решающегося спуститься вниз в суеверном страхе перед духами. Прикрикнув на дрожащего унукца, Азуф с раздражением отогнал его, и, ухватившись жилистыми руками за веревку, заглянул в гробницу, примечая место где лежало завернутое тело; из-за опасения быть замеченными, огня не жгли, довольствуясь холодным отблеском луны. Быстро по-кошачьи, с умением водоноса, оказавшись внизу, сановник, вглядываясь в темноту, в ожидании пока глаза привыкнут, вспомнил, как медленно, не без его усилий, день ото дня чах молодой царевич, пока, наконец, не ушел в страну мертвых. Вспомнил, как ненарочито, как бы невзначай, пустил слух о том, что наследник будто бы был жестоко умерщвлен по приказу энси – своего родного дяди. Лицо посланника передернуло ухмылкой. Еще будучи, простым прислужником при кишском дворе, Азуф не раз представлял себя восседающим на великом престоле и отдающим приказы подданным. Да, он с его внешностью, вполне мог сойти за чудом спасшегося и нашедшегося сына прежнего владетеля, и претендовать на престол по праву наследия. Азуф считал, что первые лица должны быть совершенными во всем: и умом и телом и красотой. Сам он был выше на голову и статнее всех этих изнеженных и рыхлых вельмож и царедворцев – возомнивших себя властелинами мира, не сделавших ничего выдающегося, зато только и кичащихся своим положением. Этим он напоминал прежнего владетеля тогда еще общинных земель. Уж не за это ли, был отправлен государем в эту глушь? Ну, ничего, скоро и дворовая свора, учтиво улыбающаяся в лицо и злобно провожающая в спину, надоумившая на это господина, и сам лугаль, будут считать верхом чести лобызать ему ноги.

Хоть устранение взрослеющего наследника, имевшего все склонности, чтобы стать мудрым правителем и восстановить прежнюю мощь своего города, и становившегося оттого опасным, было тайным поручением самого единодержца, но наместник решил его здесь переиграть. Он пытался подговорить градоправителя начать собирать воинство из мужей Унука, и при поддержке Нима возглавить города против Киша, но царек был непреклонен и не собирался вступать в союз со своими врагами, несмотря на то, что их объединяла общая ненависть к самовластию Киша. Личные обиды с неприязнью пересиливали в нем даже кровное родство и поклонение общим богам, что уж говорить о его союзе с давним соперником Калама; а зная о заговоре, он был опасен для заговорщиков. Тогда-то, посланник и начал отсылать в Киш тайные поклепы на него, а заодно посредством жрецов порочить и без того нелюбимого в народе старца, обвиняя в убийстве царевича. Это и привело его сейчас на уступы царской гробницы, где перепуганный смертью отрока энси, велел тайно схоронить тело.