Абель в глухом лесу. Рассказы

От этих мыслей Фюлёп так расстроился, что снова остановился. Сдвинул шапку повыше на лоб, словно она мешала ему хорошо видеть. На самом же деле туман становился гуще и сильнее заволакивал всю округу. Он попытался пристальней вглядеться в темнеющий туман, и ему вдруг показалось, словно засияли в нем ободряюще два теплых глаза.

Это не длилось и мгновения.

Но ему тут же пришла на ум одна девушка. Он даже имени ее вспомнить не смог, так мало ее знал. Видеть он много раз ее видел, и разговаривал с ней, когда они где-нибудь ненароком встречались. Но как невесту никогда ее для себя не примерял, ведь она была совсем еще девчонка. Однако ее тоненькая и ладная фигурка, как некое предчувствие, часто ему являлась.

А блестящие теплые глаза он заметил еще раньше.

Он рассмеялся в чистом тумане: что за смешные вещи с ним происходят. Засияли два теплых глаза, а вблизи ничего нет, кроме противного тумана; да если и привиделись вправду милые глаза, то имя той, кому они принадлежат, не приходит на ум. Видно, совсем он заплутался в последний вечер года, так недолго и новый начать непутево.

«Ну и ну, как же все-таки ее зовут?» — напрягал он память.

Но вот уже и произнес это имя, выдохнув в туман с теплым облачком пара:

— Вилма! Вилма Сабо.

Теперь он зашагал веселее. И туман вдруг отступил, и стало не так зябко. Какой-то теплый порыв обратил его мысли к надежде, и казалось уже невозможным, чтобы борьба не вывела на верный и разумный путь к лучшей жизни, не дала работы. Казалось, и мать скоро выздоровеет, и отец будет радоваться лучшей доле, может, и клячи станут гладкими.

Все так и будет.

Ну, вот он, их дом!

Из тумана показался дом. Светились два окошка над крыльцом, но не спокойно, как когда в доме только свои, а ярко, гостеприимно. Дверка в воротах по-стариковски упиралась в землю, чтобы войти, надо было ее приподнять, да и деревянные ступеньки, ведущие на крыльцо, плясали под ногами.

Дверь с крыльца вела в комнату.

На мгновение Фюлёп остановился перед дверью и — хотя и был того мнения, что это нехорошо, — ухо послал немного вперед себя. Из комнаты доносился веселый гомон и, может быть, больше, чем следовало, мужских голосов.

Он постучался, вошел и поздоровался.

Если бы сам Иона явился из чрева китова, то не удивил бы сильнее хозяев и гостей. У хозяйки челюсть отвисла и глаза стали круглые, а Вилма так вздрогнула, что все заметили. На лавке по обе стороны от девушки сидели два парня. Один, точно глупый гусак, попробовал поднять Фюлёпа на смех, другой — его звали Жига Гади — сурово нахмурился.

Хозяин поднялся и пожал Фюлёпу руку, тот также пожал руку всем по очереди, потом сел отдельно на свободную лавку и первым делом посмотрел на девушку: такие ли у нее глаза, какие привиделись ему в тумане.

Такие, точь-в-точь.

Он весело, радостно рассмеялся.

А разговор вели о том, что в эту пору черной земле хорошо бы белого снега, да чтобы не туман хмурился, а ясно сияли звезды. Потому что после доброй зимы с легким сердцем приходит красавица-весна, а за нею и щедрое лето.

Каждый вставил словцо, только Жига Гади молчал, и казался он очень важным: и снаружи праздничный, и изнутри торжественный. Вот Фюлёп возьми и скажи:

— Снег до тех пор не выпадет, покуда Жига такой смурной.

Тут Жига вскинул свою большую голову и с чувством собственного превосходства заявил:

— А для меня уже настала весна.

Все вопросительно на него посмотрели: не прибавит ли он чего к столь серьезному заявлению. Жига немного смягчился и, кивнув головою в сторону Вилмы, сказал:

— Вот он, молодой росток.

А Фюлёп ему:

— Боюсь, под вороной обломится.

И так это у Фюлёпа метко получилось, что ворона, Жига то есть, от этих слов совсем сник, и все от души посмеялись, даже сам «весенний росток». Успех сразу же сделал Фюлёпа душой компании. И коли уж с ним случился такой благоприятный поворот, то и он перевел разговор на серьезное: посоветовал всем запомнить в назидание беды года уходящего, а потом выслать навстречу новому году посланцев надежды и упования.

Поскольку блестящий взгляд Вилмы часто останавливался на нем, и настроение было хорошее, и всех деревенских кляч на словах откормили, он остался в девичьем доме до полуночи. Но когда отзвучали добрые новогодние пожелания, он попрощался с хозяевами, а также с обоими парнями, которые на этот раз, видно, потому, что он уходил, были с ним очень добры.

Вилма пошла его проводить.

На крыльце, как положено, они постояли немного.

— Жига, видать, чего-то хочет, — сказал Фюлёп.

— Да, — тихо ответила Вилма.

— И чего же?

— Ко мне посвататься.

Фюлёп переступил с ноги на ногу.

— Тут главное, что девушка ответит.

Так же, как тогда, в тумане, сверкнули глаза Вилмы, и она, смеясь, сказала:

— А я найду слова для ответа.

С тем и отправился Фюлёп вниз по ступенькам в новый год; и пока шел, тоже искал про себя подходящие слова. Те слова, которые он выбрал, звали работать и жить, и будто были у них тонкие руки, обнимавшие их двоих.

2