Абель в глухом лесу. Рассказы

Несколько секунд я в изумлении разглядывал его, ибо пребывал в уверенности, что знаю о нашей деревне все, а вот поди ж ты, даже о том, оказывается, никогда не слышал, что дядюшка Лёринц Хаднадь был знаком с Шандором Петефи.

— Вы его видели? — спросил я.

Старик устремил взгляд в пространство и вздохнул, как человек, витающий где-то далеко-далеко. Так далеко, где действительное и воображаемое сливаются воедино. Потом он лег навзничь рядом с ворохом скошенной травы, положил руки под голову. И, блуждая взглядом между ветвями, стал рассказывать:

— В сорок девятом году, когда родина исходила слезами, я сбежал из дому, чтобы стать солдатом. Лето было в самом разгаре, да и в народе кровь бродила; по горам и долинам, словно непоседливый ветерок, летела песня.

— А сколько вам было лет? — спросил я.

Но тут же пожалел, что встрял в рассказ, потому что старик вскинул на меня глаза и с неожиданным укором обронил, что оставил метрику дома.

— Ну а дальше что было? — полюбопытствовал я.

— Дальше стал я всех без устали расспрашивать и очень скоро разузнал, что армия генерала Бема[11] будто бы находится в районе Шегешвара[12]. Ну, отправился я туда, и, как прибыл на место, повели меня пред светлые очи великого полководца, который тут же и приказал, чтобы я сражался там, где мне больше по душе. А так как я рвался на передовую, то и пошагал туда без промедленья вместе с другими добровольцами. Как раз на границу с Фейередьхазой, потому что передовая проходила там, пересекая проезжую дорогу. Место, куда я попал, было холмистое, кругом поля да покосы. Там мы и расположились сторожевым лагерем, офицеры и солдаты, все вместе. Однако петь и вообще шуметь было запрещено, не то противник, который был совсем рядом, мог нас заметить. Ну мы и сидели тихонько, прячась за высоченной кукурузой. Один только был среди нас человек, который никак не мог усидеть на месте, так и бегал то туда, то сюда. Он и лошадь оставил, привязал покрепче за нашей спиной, рыжей масти была лошадь. А сам худой, кожа да кости, и почему-то одет не по форме, даже без сабли, к примеру сказать. Я на него только глянул и сразу подумал — ну чистый уголек под ветром.

Сердце у меня так и зашлось.

— Это и был Петефи, да?! — спросил я.

Дядюшка Лёринц даже не ответил, но слово за слово продолжал творить настоящее.

— Иногда он читал стихи, одну-две строчки, а то вдруг рассмеется. А я, уже зная, кто он такой, ну просто глаз с него не сводил, только бы видеть его. Да что говорить, я и сейчас его вижу как живого: как он сидел под старой грушей, прислонившись спиной к стволу. Писал что-то второпях на своей сумке и нет-нет задумается, а глаза так и полыхают. И как раз когда он сидел под этим старым деревом, с тополя, что рос напротив, вдруг запела какая-то птица. И так она красиво пела, будто все земные печали хотела унести с собой в светлое поднебесье. И пока мы слушали эту птицу, поэт вдруг, словно завороженный, поднялся и замер, в изумлении глядя на тополь. Мы тоже пододвинулись ближе, чтобы рассмотреть диковинную птицу, а когда рассмотрели, еще больше поразились, потому что у той птицы была красная грудка, белые крылья и зеленые лапки. И, любуясь в великом изумлении на такое чудо, поэт вдруг воскликнул: «Это птица нашей свободы!»

Тут старик замолчал, потом продолжил:

— Выкрикнув эти слова, поэт не торопясь подошел к дереву и стал забираться на него, чтобы поймать чудо-птицу. Он лез все выше и выше, и враг его, должно быть, заметил, потому что двинул на нас всю свою армию. И так как мы получили приказ сей же час отойти на более удобную позицию, кто-то крикнул поэту, что враг наступает! А он только и ответил, что плевать, мол, я хотел на врага!

Рассказав это, дядюшка Лёринц вдруг сел и на секунду задержал на мне взгляд.

— Ну а дальше что было с Петефи? — спросил я.

— Я думаю, так он оттуда и улетел, — сказал старик.

Тут с дуба упал желудь и поставил на земле точку.

МОЙ ДРУГ — МЕДВЕДЬ

(перевод Г. Лапидус)

Был у меня друг, Шаму Няради.

Я бы сказал, друзьями нас сделали обстоятельства: одновременно мы стали студентами одного провинциального, хотя и небезызвестного, университета да и жили оба в мужском интернате, в одной комнате.

Были мы тогда молоды и оба без гроша в кармане.

Не прошло и нескольких дней, как мы подружились.