– Будь ты там, ты бы таких вопросов не задавала, – ответил он. – Да и мать теперь убеждена в правдивости слов этого предсказателя. Говорит: «Ох, а ведь все так и было! Володя сам не свой был. И женщину эту я помню, кажется…» Да ничего она не помнит, господи!
Я молчала. Решила дать ему выговориться.
– Мать не дура, но возраст берет свое, – продолжал Степан. – Конечно, она дико испугалась. За меня, скорее. Она, получается, частично была в курсе отцовских тайн. А я, получается, ничего не должен был знать. Мы потом с ней долго разговаривали. Она стала вспоминать то время, попросила принести коробку со старыми фотографиями. Объясняла мне, кто на них изображен, ведь я некоторые видел впервые. Были там и фотографии отца с работы: вот он около школьной доски, вот на субботнике, а вот со своими учениками на вокзале, и все такие «орюкзаченные».
– Орюкзаченные? – переспросила я.
– А как еще сказать? У каждого за плечами по огромному рюкзаку, – отмахнулся Степан. – В очередной поход собрались, наивные. Были еще фотографии со школьных линеек, всяких конкурсов, пионерских слетов. А есть те, на которых отец не только с детьми, но и с их родителями. Так вот, мать сразу опо-знала ту, с которой у папаши были отношения. «Это она, сынок. Теперь я точно уверена».
– Как же ей удалось?
– Кому? Как удалось той бабе запрыгнуть в койку к учителю своего ребенка? Понятия не имею. Может, она ему взятку так дала, чтобы дочери пятерки ставил, – грубовато осведомился Пожаров.
– Маме твоей, – уточнила я. – Как она догадалась, что женщина на фото и была той самой любовницей?
Степан ненадолго задумался. Потом пожал плечами.
– Она, наверное, все сопоставила, – решил он. – С кем-то из родителей учеников отца она была знакома, сама мне как-то рассказывала. Но не подозревала, что он крутит с одной из мамашек. Любовницу отца, кстати, звали Людмилой.
– Алевтина Петровна не называла ее по имени. Ты уверен, что женщина на фото и есть та самая любовница твоего отца?
– Уверен.
– Значит, они были знакомы?
– Наверное. Мать не уточняла.
За окном стемнело. Природа в Тарасове и окрестностях в этом апреле никак не хотела просыпаться. Да и сам апрель был каким-то не весенним. Снег он растопил быстро, но по ночам все еще подкидывал то легкий морозец, то колючий дождик, больше напоминавший мелкий снежок.
Наконец Степан нашел в комнате место, где смог успокоиться. Сел за рабочий стол, снова достал сигареты.
– Ну? – хмуро спросил он, отбросив в сторону зажигалку и выпустив изо рта несколько красивых колец из сигаретного дыма. – Возьмешься?
Я наблюдала за кольцами. Одно из них, прежде чем раствориться в воздухе, проплыло через половину комнаты.
– За что? Что же конкретно от меня требуется, Степан?
Пожаров подался вперед, лег грудью на сложенные перед собой руки.
– Я не верю в то, что он мог реально заглянуть в прошлое моей матери, – угрожающе произнес он. – Он напугал пожилого человека и круто изменил мою жизнь. За это я перевел ему солидную сумму денег.
– Сколько?
– Много.
– Сколько? – с нажимом повторила я.
– Пятьдесят тысяч. Если бы я захотел, чтобы он и меня исповедовал, то это стоило бы еще столько же. Но деньги, Тань, сейчас вообще ни при чем. Не о них речь. Знаешь, что мне сказал Шаров, когда я его вызвал на другой день к матери? Он сказал, что удивлен тем, что она вообще еще жива. Приехал, сделал ей на месте электрокардиограмму, прослушал, проверил, посчитал пульс. И сам чуть не помер, увидев показатели.
– И я еще добавила, – не выдержала я, вспомнив Алевтину Петровну.
– Ну а кто мог знать, что она снова заведется? – возразил Пожаров. – Я с нее обещание взял, чтобы она только по существу, без нервов все тебе рассказала. В общем, нет тут твоей вины. Издержки это. Таблетки матери давал сильные, спасибо за них тому же Шарову. А Энио… Если бы ты была на том сеансе, то не задавала бы вопросов. Последствия его «представления» я ощущаю до сих пор и не рад тому, что вижу. Выведи эту сволочь на чистую воду, и я тебе обещаю, что моя благодарность будет безмерной.
– Возьмусь, – пообещала я. – Последний вопрос.
– Давай.
– Ты не пытался после всего искать сестру?
Пожаров покачал головой.
– Были такие мысли, – признался он, – но потом понял, что вряд ли смогу держать себя в руках, если все это окажется правдой. То, что было в прошлом, пусть там и остается. Нет у меня никакой сестры. И не было!
Я занялась разоблачением Энио даже с некоторым удовольствием. Понимала, что преступлением его деятельность можно было назвать с большой натяжкой. Каждый вправе устраивать шоу из любой мелочи, и люди по собственному желанию готовы платить за то, что пощекочет им нервы и расшевелит в душе уснувшую веру в чудо. Но последствия, которые имел в виду Пожаров, были совсем не чудесными.