Абсолют в моём сердце

Когда мы, уже переодетые, возвращаемся в гостиную, стол накрыт к чаю, Эстела хлопочет над вазочками со своим печеньем, а мама гладит волосы Алекса, положившего голову ей на колени и вцепившегося одной рукой в её щиколотку. Я знаю этот его неуловимый для других жест – часто замечала, что отец всегда старается сохранять физический контакт с матерью. Как-то мама шутила, рассказывая, что он даже во сне всегда держит её за ногу, чтобы не сбежала. Мне тогда было лет десять, и я решила проверить, не врёт ли мама, разве можно всю ночь держать человека за ногу? Оказалось, можно. Правда держит – за щиколотку. И держит до сих пор.

– У вас всё в порядке? – спрашиваю.

– Всё хорошо, Соняш! Развлекайтесь! – отвечает Алекс, поднимаясь с материнских колен, и я снова замечаю тот самый, невидимый для всех остальных, жест: он отпускает её щиколотку, но тут же его пальцы оплетают мамино запястье.

Безумная история любви родителей Алекса и Леры в книгах: Моногамия и Моногамист

Глава 11. Снежки и поцелуи

Tom Cochrane & Red Rider – Boy Inside The Man

А во дворе настоящее сражение! Вся родня без исключения в возрасте до двадцати пяти лет с мокрыми штанами и красными физиономиями пытается подбить глаз моему брату Лёшке, который пребывает в настоящем эмоциональном угаре, давая имена всем своим бомбам, минам и ракетам, которые, чего не отнять, все до единой попадают в цель. И ведь не скажешь, что этому парню двадцать пять лет! И для меня загадка: где он натаскался такой меткости, если снег в наших краях – это настоящее чудо? Вспоминаю, что братец половину своей жизни играет в водное поло, и почти отчаиваюсь добиться справедливости в этом бое.

– А твой брат – молоток! – подмигивает мне Эштон. – Но мы его всё равно подобьём!

– И не надейся, он годами нападающим играл в водное поло – каждый день тренировки! Это бесполезно!

– На войне решающую роль играет не меткость!

– А что?! – интересуюсь с недоверием.

– Стратегия!

Не успеваем мы занять оборонительную позицию, как в мою руку попадает снаряд.

– Эй, полегче! Я ещё не окопалась! – кричу брату.

– На войне, как на войне, сестрёнка! Победители не щадят презренных! – с этими словами брат залепляет своим снежным снарядом Лурдес прямо в шею.

– Ну, ты и козел! – вопит сестричка по-русски. – Он же холодный!

– Долой всякую шелупонь с поля боя! А ну, кто на «Я» осмелится боем пойти?

Я вопросительно смотрю на Эштона, ожидая героических мужских движений, однако мой однополчанин и не думает шевелиться. «Вот же трус!», – думаю про себя. А вслух со всей доступной мягкостью сообщаю:

– Я же говорила, он непобедим в этом состязании!

Эштон только усмехается, продолжая наблюдать за происходящим.

Пока я леплю снаряды, стоны и крепкие словечки подбитых не перестают скрашивать наш Рождественский вечер. А Эштон всё наблюдает… Но на этот раз я замечаю едва различимую улыбку на его красивых губах и хитрый карий взгляд – в его голове явно зреет какой-то план.

Алёша попадает Настиному бойфренду прямо в голову, тот орёт:

– Fuck, fuck you fucking ass! I gonna kill you Russian bastard! (Чёрт тебя побери! Я убью тебя русский засранец!)

– И не мечтай, подлый янки! Мы французов под Москвой били! Мы Гитлера замочили, и вас, слабаков, замочим! – с этими словами мой брательник залепляет белую мину прямо в глаз Эндрю. В этот момент Эштон в какую-то долю секунды выскакивает из-за своего сугроба, и его снежок со снайперской меткостью летит моему брату в череп. Но Лёха, конечно же, отбивает снаряд открытой ладонью, иначе не бывать ему лучшим нападающим среди юниоров в сборной Сиэтла столько лет подряд! Я сияю от гордости за брата, пока тот во всю глотку орёт:

– Ах ты подлый французишка! И ты на русского богатыря войною идёшь! Эх, и не учит вас, недоумков, история!

И брат мой единокровный запускает два снаряда подряд, Эштон, само собой, уворачивается от своего, а вот я… А я так и стою с лицом, всем залепленным противным холодным снегом.

Мне так обидно, что не передать словами: это, конечно, игра и притом честная, но как же, блин, больно и неприятно! Снежная каша, обжигающая мою кожу, проникла, кажется, даже за пазуху! Я стряхиваю снег, всхлипывая, а Эштон помогает мне, приговаривая:

– Ну, ты чего так расстроилась? Это же просто игра!

– Больно! – честно признаюсь ему.

Эштон выламывает из стоящего рядом куста длинную палку, привязывает к ней свой белый шарф и поднимает над нашими головами:

– Эй ты, русский типа ниндзя! Как насчёт того, чтобы ввести правила?

Думаю, Армани понятия не имел, что его шарф будет голубем мира. Пусть и временного.

– Никогда ещё русскому богатырю «Хранцузия» правил не диктовала! Запомни это, мальчик! И книжку себе по истории купи!

– Окей, книжку куплю, но в современном цивилизованном мире мы иногда садимся за стол переговоров! Может, ваш непобедимый и грозный «Я» хотя бы попробует выслушать?

– Слабаки! – орёт Настя из Лёхиного окопа, – никаких переговоров, все вы будете нашими рабами!