Ад и Рай Евы (СИ)

Нищета — ужасная вещь. Увы, я родилась не в самые лучшие годы, мама воспитывала меня совсем одна, не было даже бабушки или ещё кого-то, на кого можно было положиться. Дядя, мамин брат, жил в Киеве ещё со времён своего студенчества, и его мало заботили материальные проблемы сестры. Хорошо, что мама тогда ещё поддерживала хоть какие-то приятельские отношения с другими женщинами, коллегами, которые могли передать уже ненужные детские вещи. А потом и не совсем детские. Так что я привыкла к обноскам. Привыкла носить одно и то же, пока вещь не станет мала или окончательно не превратится в тряпку. Привыкла к постоянным насмешкам со стороны одноклассником, хотя, по правде, нас таких было много. Нищету ничем не скрыть. Она торчит нитками плохого шва, или усмехается отклеившейся подошвой ботинка, или скатывается на губах дешёвой помадой…

Я не смогла сдержаться. Так и сидела на мягком пуфе перед зеркалом, держала в руках безлимитную платиновую карту и заливалась горькими слезами, такими ядовитыми, что если бы я не выпустила их, то задохнулась бы. А я ведь всего лишь хотела вызвать водителя, чтобы поехать за покупками! Но теперь придётся взять паузу хотя бы для того, чтобы успокоиться, чтобы привести себя в порядок. Исчезнет ли это чувство третьесортности? Чувство, что ты никто и ничто? Что ты не достоин ничего лучшего? Даже работая, зарабатывая свои собственные деньги, я не могла себе позволить купить то, что действительно хотела. Я вспомнила свои спонтанные покупки с Максом и поняла, почему он был так изумлён моим выбором: имея возможность купить действительно хорошие вещи, я по привычке покупала самое дешёвое!

Любить себя, действительно любить, а не заниматься самолюбованием, значит позволять себе лучшее, заботиться о себе. Ян наденет футболку за десять долларов только если это будет последняя вещь на земле и без неё он попросту умрёт. Для него заботиться о себе так же естественно, как дышать. А мне же стыдно и как-то неловко неподвижно сидеть в салоне у Жанетты и ничего не делать, пока за мной ухаживают другие люди. Да, это их работа, за которую они получают деньги, но мне всё время кажется, что это какая-то ошибка, что я должна быть по другую сторону. Не мне должны приносить кофе, а я.

Насколько же я больна?! Насколько же ядовитыми оказались все эти годы постоянных лишений и ограничений? И как мне научиться любить и принимать себя? Видеть в себе то, что видит Ян? Что-то подсказывало мне, что пока я не приму своё новое положение, мои способности не поддадутся мне. Пока я не пойму, что действительно достойна этого, я не смогу проявить силу.

В тот момент я чувствовала в себе всего три способности: видения, которые я никак не могла контролировать, способность видеть чужие эмоции, которая в последнее время поугасла, и странную самоуверенность. И вот последнее было явно от Яна. Это он сам верил в своё всесилие и убеждал в этом других. Люди назвали бы это харизмой, но я-то знала, что это часть его магических способностей, причём он тоже не вполне контролировал её, мог только усиливать при необходимости. И вот эту последнюю способность, чужую, новоприобретённую я и хотела по возможности обуздать и попробовать в действии первой. На своих новых подчинённых, конечно же.

Водителем сегодня был Андрей. С особым удовольствием он крутился вокруг голубого порша, такого нового, ослепительно блестящего в свете полуденного солнца, что я даже немного приревновала. Всё-таки машина была моей, хоть и водить я её не могла. И это меня раздражало. Я снова хотела владеть безраздельно, целиком и полностью. И от этого жгучего желания у меня застучало в висках. Это явно было от Яна. Или всё же?.. Маленькая принцесса, которая всё ещё никак не могла насытиться, усмехнулась, и я поняла, что всё ещё впереди. Внутри меня была чёрная дыра нищеты, зависти, вечного недовольства собой и сравнения с другими, не в свою пользу, конечно же. Эх, по-хорошему, мне стоило бы проработать это с психотерапевтом, но Ян никогда в жизни не позволит мне делиться мыслями с кем-либо, кроме него и дневника. Да и были вещи, о которых я и сама никогда бы не смогла рассказать. Никому. Вот даже записать их сюда — и то почти что подвиг для меня.

На этот раз всё было по-другому, но с тех пор так было всегда: первым выехал большой чёрный лексус, потом моя машина, а за нами — громоздкий мерседес, такой нелепый в тесноте города. В первой машине ехала четвёрка людей Альберта, а последней — девушки Лилианны. Этот кортеж не мог остаться незаметным, номера на машинах все были как на подбор, такими, чтобы каждый постовой понимал, что лучше даже не смотреть на них. Ещё иногда, в самых крайних случаях, когда мы действительно спешили, водители доставали мигалки, и мы самым наглым образом распарывали вечные столичные пробки. Но до этого ещё было далеко. Пока что мы просто мирно ехали в центр, к самым дорогим бутикам страны.