– Прости, я говорю ужасные вещи… Я не контролирую себя… Это какой-то кошмар. Но мне нужно знать! Скажи мне правду – ты продолжаешь спать с мужчинами, ты не можешь без этого? Просто скажи честно, я попробую понять.
– Я давно уже ни с кем не сплю, кроме тебя, – произнес Георгий, машинально снимая с локтя ее цепляющуюся руку.
Подняв к свету лицо, сощурившись, она вдруг отступила назад.
– Но ты же врешь… Я вижу! Или ты считаешь, что я совсем дура? Что мне можно навешать что угодно, и я все слопаю?! Ты же как наркоман! Ты час назад занимался этой мерзостью, а потом спокойно целуешь меня, спрашиваешь, как прошел день…
– Замолчи, пожалуйста, – сказал Георгий. – Не продолжай.
– Ты сам проститутка! – вдруг закричала она злобно и хрипло. – Такой же, как они! Ты женился на мне, чтобы заполучить компанию! Не прикасайся ко мне, я не выношу грязи!..
«А вот это уже слишком», – подумал Георгий, закипая от злости, но затягивая самолюбие в жесткий хомут.
Марьяна спохватилась, что-то пробормотала, прижав пальцы к губам, но он, уже не слушая и ничего не говоря, вышел в коридор, взял с вешалки свой плащ, спустился во двор и сел в машину.
Дождь прекратился, но обещал начаться снова – с севера шла новая туча. Серые фасады казенных учреждений смотрели мертвыми глазницами на мертвую реку, на осклизлый чугун оград. В мутных сумерках зажглись фонари, но свет их рассеивался в пелене влажной мороси над городом.
Георгий ехал какое-то время без определенной цели, затем подумал, что и в самом деле может сейчас с чистой совестью снять номер в гостинице и вызвать проститутку. Спортивного парня без душевных сложностей вроде того мулата, с которым встречался, чтобы опомниться от Игоря. Что, впрочем, не удалось.
Он подумал, что Игорь сейчас, должно быть, ложится в постель со своим новым покровителем, и в ту же минуту ревность, вожделение, чувство вины – все эти злые фурункулы вспухли на сердце и начали нарывать.
Зазвонил телефон – это была Марьяна. Он сбросил ее. Ему захотелось выкинуть трубку в окно, оставить машину прямо посреди дороги и пойти пешком вдоль набережной.
Он почему-то вспомнил «Мучения святого Лоренцо» – лубочную фреску на стене какой-то итальянской церкви, где праведника поджаривали на каминной решетке. Попробовал засмеяться, но не почувствовал мускулов лица. Тогда он все же остановился, вышел из машины и спустился по скользким ступеням к Неве.
Рискуя свалиться вниз, он зачерпнул горсть черной воды, пахнущей мазутом, плеснул себе в лицо. Начал глотать эту воду, чтобы остудить огонь внутри, обращаясь мысленно к высшей силе: «Господи, прости меня, но если это и есть любовь, почему так больно? И почему я никогда раньше не чувствовал ничего подобного? И что мне делать теперь?..»
Исподволь у него мелькнула мысль – видел бы его сейчас кто-нибудь из деловых партнеров или подчиненных. От этой мысли он немного отрезвел. Вытерев мокрые руки платком, он достал телефон и позвонил матери.
– Еще не спишь? Что, если я приеду?
– Конечно, приезжай, – ответила она так, словно ждала его именно в этот час.
Мать открыла дверь все в той же своей коричневой шали. Очки висели на цепочке на груди.
– Звонила Марьяна. Говорит, что вы поссорились, и она волнуется, просит прощения. Я сказала, что ты едешь ко мне.
– Хорошо, – поблагодарил Георгий. – Но тебе необязательно меня покрывать… Я вымок немного. Нальешь мне чаю?
– Сейчас заварю тебе хороший цейлонский чай. Ты будешь с молоком или с лимоном?
– С лимоном, – кивнул он, усаживаясь на стул. – Я только что пил воду из Невы, и у нее был довольно мерзкий вкус.
Мать посмотрела вопросительно.
– Ты шутишь, я надеюсь?..
– Помнишь, – проговорил Георгий, – я как-то заезжал к тебе, еще осенью, и ты сказала, что человек должен жить не ради счастья, а ради достоинства и долга?
– Я и сейчас это скажу, – кивнула она, расставляя чашки. – Но если это из-за Марьяны, то мне даже странно видеть, что ты так переживаешь.
– Мне нужно рассказать тебе одну вещь, – произнес Георгий с усилием. – Ты сейчас поймешь… Это простая идея.
Она нахмурилась.
– Какая идея? Мне кажется, ты как пьяный. Ты не болен?
– Нет, я не пил, – возразил Георгий. – Это важно, выслушай меня. Мне больше не с кем этим поделиться…
Мать села, сложила руки на коленях.