Адъютант императрицы

Уже первые намеки о задуманном плане Мировича были приняты с воодушевлением Шевардевым; он заявил, что может рассчитывать среди своих солдат на достаточное число приверженцев, которые увлекут за собой остальных; если же артиллерия признает Иоанна Антоновича императором, то никто не будет в состоянии оказать сопротивление, так как пред жерлами пушек отступят даже преданные императрице полки.

Печально и мрачно слушал Ушаков планы и надежды Шевардева. То была новая жертва, готовая погибнуть, благодаря его предательству. Он сам ужаснулся себе. Как ни хладнокровно преследовал он до сих пор заманчивую цель своего честолюбия, все же еще ни раза в жизни он не ставил на карту судьбы своих друзей. Но делать было нечего, он выдал себя Орлову и ему пришлось бы погибнуть, если бы он вздумал оказать сопротивление всемогущему царедворцу. Поэтому он заглушил голос собственной совести и все более укреплялся в циническом мировоззрении, что жизнь есть борьба всех против всех за власть и наслаждение, что с каждой ступени, на которую хочешь подняться, сперва, нужно свергнуть других и что завоеванное место приходится защищать от сотни других, столь же беспощадных конкурентов.

Он покинул Шевардева, узнав от него имена других артиллерийских офицеров, которых тот считал за наиболее готовых оказать поддержку Мировичу. Затем, видя, что наступает время окончания репетиции в императорском театре, он отправился на площадь Зимнего дворца встречать Аделину Леметр.

Пока он медленно прохаживался по площади, не сводя в то же время взора с бокового выхода, ведшего в театральный зал, он, несмотря на довольно оживленное движение на улице, заметил обращавшую на себя внимание фигуру пожилого человека одетого с излишней элегантностью и прохаживавшегося взад и вперед также невдалеке от театрального подъезда Занятый своими мыслями, Ушаков и не обратил бы внимания на этого господина, если бы тот не бросал на него угрожающих взглядов, которые становились все ядовитее, так как пути обоих прогуливавшихся часто перекрещивались.

Наконец дверь, за которою оба наблюдали, открылась. Актеры и актрисы, смеясь и болтая, вышли на улицу.

Ушаков, увидев Аделину, поспешил к ней, без стеснения пробивая себе путь.

Молодая девушка с краской в лице поклонилась ему, протянула руку, и он в тот же момент почувствовал, что ему в руку сунули сложенное письмо, которое он незаметно спрятал в карман. В то время как он обменивался с Аделиной ничего не значащими словами, к ней приблизилась обратившая на себя внимание Ушакова фигура и тотчас же подъехала элегантная коляска, запряженная тремя великолепными лошадьми.

– Разрешите мне, – проговорил старик, повертываясь спиной к Ушакову, – довезти вас, мадемуазель, под моей защитой мне кажется, вам неудобно идти домой одной, так как всегда найдутся люди, которые осмеливаются быть навязчивыми по отношению к даме, идущей по улице без охраны мужчины.

Ушаков взглянул на старика скорей удивленно, чем гневно. Но, прежде чем он успел обратиться с вопросом к девушке, та, бросая гневные взгляды на старика, заговорила сама.

– Благодарю вас, господин Фирулькин, я часто хожу одна домой и ни разу не имела случая жаловаться на навязчивость посторонних; сегодня же я вполне спокойна, так как нахожусь под защитою этого господина, которого считаю достойнее многих других.

Она подала руку Ушакову и пошла прочь, не удостоив больше ни одним словом разъяренного Фирулькина.

Актеры, находившиеся вблизи и видевшие все происшедшее, рассмеялись; одна же из молоденьких актрис подошла к старику и проговорила:

– Видите, господин Фирулькин, как мало ценит Аделина оказываемое ей вами предпочтение!.. За этот афронт вы лучше всего отомстите ей, если предложите место в вашей коляске кому-нибудь из нас.

Взгляд и улыбка молодой дамы говорили определенно, что она с готовностью заиметь место в коляске и в сердце Фирулькина. Но старик не обратил на нее внимания и, тяжело дыша от ярости, бросился в свою коляску и приказал кучеру ехать во дворец князя Орлова.

Тройка быстро помчалась по улице, сопровождаемая смехом и шутками актеров.

Фирулькин был хорошо известен в Мраморном дворце и потому немедленно был принять князем.

Орлов лежал вытянувшись на диване и, когда старик вошел, высокомерно обратился к нему:

– Тебе что надо, Петр Севастьянович? Если ты что-нибудь принес, то показывай! Только берегись, если это будет что-нибудь обыкновенное!

– О, ваша светлость, – воскликнул Фирулькин дрожащим голосом, – я пришел просить защиты от одного бесстыдника, осмелившегося оскорбить и осмеять вашего всепреданнейшего слугу! Случилось нечто неслыханное!

– Ты жалуешься? – воскликнул Орлов, – это скучно! Если бы я знал это, то приказал бы не пускать тебя.

– О, ваша светлость!.. – возразил Фирулькин, – дерзость, на которую я приношу жалобу, направлена не против меня, а против вас. Не вы ли, ваша светлость, обещали мне, что актриса Аделина Леметр должна быть моею, несмотря на притязания этого бесстыдного Василия Мировича?

– Ну, так что же? – спросил Орлов.