Адмиралы Бутаковы — флотская слава России

Судя по такому разговору, Корнилов после боя, во время которого они вместе находились на мостике, испытывал особое доверие и дружеское расположение к Бутакову. Адмирал Меншиков вполне обоснованно считал, что сотни морских орудий и свыше трёх тысяч матросов-артиллеристов, а также остальной флотский состав — грозная сила, способная остановить неприятеля. Светлейший князь был человеком скрытным, никому не верил и в свои планы высший командный состав флота не посвящал Вот это он делал напрасно. Стоит ли тогда удивляться настроениям, царившим во флотской среде, о которых написал Григорий Бутаков: «Когда князь Меншиков сделал своё знаменитое и в высшей степени искусное фланговое движение на Бахчисарай, оставив Севастополь защищаться, как может, малочисленный гарнизон, и особенно мы, моряки, роптали, что он больше заботится о спасении своей армии, чем о ценном государственном имуществе, находившемся в Севастополе. Слово “измена” легкомысленно было на губах всех, Корнилов тоже злобно говаривал: “У русского царя не достало войск, чтоб защитить Севастополь!”. Хорошо помню я, как однажды к концу вечернего чая к Корнилову явился переводчик Черноморского флота камер-юнкер (из молдаван) Батьянов и сказал, мямля по своему обыкновению: “Князь Меншиков… приказал сказать… Вашему превосходительству, что он ещё… не получил от англичан деньги за свою измену”. Я позволил себе запальчиво воскликнуть: “А! Ещё не получил!” Корнилов промолчал, и все разошлись».

Обвинять адмирала Меншикова в измене было, по меньшей мере, неумно. Владимир Алексеевич должен был пресечь такие разговоры на корню, но он молчал. Сначала все пароходы подчинили контр-адмиралу Владимиру Ивановичу Истомину, но потом, когда Корнилов назначил его командовать участком обороны на Малаховом кургане, все пароходы он подчинил лично Нахимову. Следует отдать должное Корнилову. Оправившись от растерянности, он принялся энергично организовывать оборону Севастополя. 14 сентября противник взял Севастополь в клещи с моря и с Южной стороны. По приказу начальника обороны Севастополя пароходо-фрегаты «Владимир» и «Крым» заняли позицию в Киленбалочной бухте. Отсюда они могли обстреливать занятые противником высоты.

В районе Ушаковой балки наши войска прикрывала артиллерия пароходо-фрегата «Эльборус», а Инкерманскую долину обстреливали артиллеристы парохода «Херсонес». Через три дня Меншиков прислал подкрепления, а 19 сентября прибыл сам с частью войск на Северную сторону. Бутаков в то время со своим пароходом перешёл к устью Чёрной речки, поэтому с «Владимира» первыми увидели наши войска и подняли сигнал «Ура! Наши идут!» 24 ноября Нахимов приказал Бутакову и командиру пароходо-фрегата «Херсонес» капитан-лейтенанту Ивану Григорьевичу Рудневу атаковать французский сторожевой пароход «Мегара», с которого велось наблюдение за всем происходящим на рейде. Старшим Павел Степанович назначил Бутакова. Оба парохода обстреляли лагерь противника в Стрелецкой бухте и пароход «Мегара», который отошёл к Камышовой бухте, где стояла часть французских судов. Потом, когда навстречу вышли англо-французские суда, оба парохода постарались побыстрее вернуться в бухту. Во время перестрелки с судами противника наши пароходы получили незначительные повреждения.

Никакого военного значения эта вылазка не имела, хотя на флагманском корабле Нахимова был поднят сигнал «Изъявляю особенное удовольствие». Скорее всего, вице-адмирал Нахимов хотел ею поднять боевой дух на кораблях, запертых в гавани и на бастионах. В рапорте командиру Севастопольского порта и исполняющему должность военного губернатора города Михаилу Николаевичу Станюковичу он объяснил её так: «Молодецкая вылазка наших пароходов напомнила неприятелю, что суда наши, хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью, что, метко стреляя на бастионах, мы не отвыкли от стрельбы на качке; что мы ждём только случая показать, как твёрдо мы помним уроки покойного адмирала Лазарева».