Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Всякая схема узка и позволяет выявить только какую-то сторону явления (в этом, впрочем, и достоинство любой модели). Для Фромма личность человека в огромной мере определяется бессознательными страстями, образующими характер: все подчинено какой-то доминирующей страсти, в случае Гитлера — деструктивности. Однако, надо заметить, бессознательная система установок и ориентаций человека является значительно более сложной. Представитель когнитивной психологии, например, включил бы в нее не только страсти, но также определенный набор мыслительных установок, клише, накопленных данным индивидом знаний. В случае Гитлера это привело бы, видимо, к более достоверной картине, где национализм связывался бы не со «злостной инцестуозностью», а ксенофобия не выводилась бы из нарциссизма. Ненависть Гитлера к евреям и славянам, коммунистам и социал-демократам была не одной лишь индивидуальной патологией, она коренится в социальной «патологии», в идеологии, имевшей в Германии давние истоки и обострившейся после поражения в войне, Версальского договора, экономического кризиса.

Фромм готов признать наличие значительных интеллектуальных способностей у Гитлера, но они оказываются в полном подчинении у бессознательных деструктивных желаний. Вряд ли такая личность была бы способна пробиться к власти и долго ее удерживать. Значительно большей была роль холодного расчета. Не спонтанная ярость, как полагает Фромм, толкнула Гитлера на войну с Польшей, а тем самым и на мировую войну, — планы ее уже были разработаны, когда Гитлер ставил вопрос о «данцигском коридоре». То же самое можно сказать о многих других решениях фюрера, которые Фромм относит исключительно к влиянию иррациональной деструктивности.

Фромм верно замечает, что Гитлер не является каким-то уникальным индивидом, что людей с подобными чертами характера имеется немало. Тогда возникает вопрос: есть ли вообще нужда в учении о характере как индивидуальном ответе на экзистенциальные противоречия, который, к тому же, дается в раннем детстве? Конечно, корни деструктивного поведения заметны уже в детстве и юности Гитлера. Он был озлобленным на весь белый свет, был переполнен мстительной ненавистью. Но таких молодых людей было много в европейских столицах начала века, они пополняли ряды и революционеров-террористов, и националистических группировок, и просто преступного элемента. После войны они насчитывались уже десятками тысяч — выбитые из гражданской жизни, привычные к крови, готовые решать все вопросы с помощью оружия и рвущиеся к власти. Из них формировал свои легионы Муссолини, они были костяком многочисленных правых союзов в Германии. Вряд ли Гитлер сильно отличался психологически от этой массы. Социальной психологии хорошо известна следующая закономерность: когда группа испытывает чувства беспокойства, страха, ненависти, то она выталкивает в свои вожди тех, у кого эти чувства наиболее ярко выражены. Будучи своеобразным медиумом, Гитлер был носителем не только собственной деструктивности, на него проецировались страх и агрессивность масс. Индивидуальная «некрофилия» Гитлера представляет интерес лишь потому, что у него имелась предрасположенность к роли вождя в таких условиях, ибо деструктивный характер развился у него ранее.

Спор о роли личности в истории длится уже давно, и всем понятна неудовлетворительность чисто социологического подхода. На «классическое» решение Плеханова (по поводу Наполеона: нужна была «шпага», и ее призвали) еще Сартр заметил: не в том ли весь вопрос, какая шпага призывается, всякий ли из призванных генералов мог сделаться императором и залить кровью всю Европу? Тоталитарные режимы в Германии, Италии, России возникли в результате первой мировой войны, революций и контрреволюций, но многое в истории этих стран связано с личностью того диктатора, который взобрался на вершину власти. Режимы личной власти неизбежно персонифицируются, и термины «гитлеризм», «сталинизм», «маоизм», «франкизм» передают опыт миллионов людей и сохраняют свою значимость для историков и социологов. При сходных экономических и политических структурах личность накладывает отпечаток на всю систему; понятна, например, разница между Кадаром и Чаушеску.

Поэтому психологические исследования, вроде того, которое было проделано Фроммом, многое дают нам для понимания истории нашего века. Предложенная Фроммом картина «клинического случая некрофилии» не является бесспорной, но она проливает свет на то, как могут соединяться и взаимодействовать в истории психика преданного деструктивным страстям индивида и политический режим, способствующий реализации самых чудовищных фантазий. Если же учесть, что подобные Гитлеру личности всплывают со дна общества в условиях экономического и политического кризиса, на волне массовых волнений, национальных страстей и призывов к насилию, то такого рода исследования обретают и практический смысл.

А. М. Руткевич

Приложение

Из книги Эрнста Генри «Гитлер против СССР» (М„1937).