Адония

— Сто монет?!!

— Да. И половину — вперёд.

— Уж не короля ли Георга мне нужно будет прикончить? Сто монет!!

— Нет, не короля. Простого человечка. Местного кучера.

— Шутите, господа?

В начале улицы послышались топот копыт и скрип колёс. Мигнули выставленные над крышей экипажа два свечных фонаря.

— Никаких шуток. Вон повозка, видишь? Это за нами. Если предложение принимаешь — просто открывай дверцу и влазь внутрь. Там обговорим детали.

— И этого, — добавила девушка, — с дороги-то оттащи.

Экипаж, скрипя ветхим, много раз чиненным кузовом, поравнялся с компанией. Это был старый, громоздкий, давно отслуживший своё дилижанс. Адония, шагнув из темноты, резко стукнула в дверцу. Последовал окрик в кучерское окно и экипаж, протащившись ещё пару ярдов, остановился. Девушка и монах, открыв дверцы, поднялись внутрь. Было слышно, что и с другой стороны открылась дверца и кто-то протискивался в её проём; и тут же раздался сдавленный стон.

— Отпусти его, Филипп! — быстро сказал Люпус. — Это к нам.

— Фонарь зажечь? — спросил Филипп, когда дилижанс тронулся.

— Самое время, — ответил ему старик.

Зажжённая в стеклянной призме свеча осветила сидящего перед бристольскими беглецами широкоплечего, с бритым лицом человека лет тридцати. Под старой, с измятыми, обмахрившимися полями шляпой резко выделялся хрящеватый нос — длинный и острый.

— Как звать? — поинтересовался монах.

— Рыло, — ответил человек и быстро добавил: — Только не смейтесь! Не люблю.

— Прозвище с детства прилипло? — участливо поинтересовалась Адония.

— Да, леди. Ещё в дворовой компании.

— Так ты сейчас — с компанией или сам по себе? — спросил Люпус.

— Откуда быть компании, — поднял плечо и потёрся о него щекой Рыло. — Давно уже кто в кандалах, кто в матросах, а кто и на эшафот прогулялся. Один я.

— Филипп, — распорядился монах. — Отсчитай ему пятьдесят шестипенсовиков.

Без лишних вопросов, молча и быстро были переданы деньги. Ущипнув себя за кончик носа, Рыло, не сдерживая радости, спросил:

— Кого прикончить?

— Вот этого кучера, что нас везёт. После того как он нас доставит на постоялый двор. Нас могут разыскивать люди, с которыми мы не желаем встречаться, — нет, не полиция, — и хотелось бы, чтоб никто не мог сообщить, куда мы отправились из порта.

— Сделаю! — выдохнул, кивнув шляпой, новоявленный рекрут.

— Но! — Люпус приподнял руку с висящими на ней чётками. — Сделай так, чтобы это не выглядело убийством. Сам понимаешь, за сто монет…

— Я понял! — быстро ответил вовсе не озадаченный новым условием наёмник. — Убью филигранно. Будете довольны, не сомневайтесь!

Немного помолчав, он спросил:

— Не сочтите за ненужное любопытство, джентльмены, но вы считаете, что едете в надёжное место?

— Мы ничего об этом месте не знаем, — ответил Филипп. — Кучер порекомендовал — я согласился.

— Тогда плюньте на постоялый двор! У меня имеется хорошее место, надёжная нора, честное слово! Одна старуха, полковничья вдова, сдаёт мне время от времени флигель, — ну, понимаете, когда удаётся добыть денежек, достаточных, чтобы отъесться и отлежаться. Отдельный дворик с выходом на соседнюю улицу. Дорого, правда, — десять пенсов в неделю…

— Узнать, на каком корабле мы отплыли — пустячное дело, — вполголоса заговорила Адония. — Узнает. Заявится в Плимут. Кучер, что нас увёз — мёртв. Тогда он пойдёт по всем притонам и постоялым дворам, и в одном из них нас обнаружит. Может быть, патер, есть смысл довериться нашему новому братцу?

— Сама Фортуна послала тебя нам, сын мой! — велеречиво провозгласил Люпус и добавил: — Никаких колебаний. Едем в твой флигель.

Рыло, кивнув, пробрался к передней стенке, выглянул в кучерское окно и назвал кучеру новый адрес. Тот заворчал недовольно — но рекрут успокоил его, пообещав удвоить цену.

Серый рассвет застал беглецов в просторном, довольно уютном флигеле. Но только двоих: Адонию и монаха. Рыло, успокоивший недовольство разбуженной среди ночи вдовы лишней монеткой и уехавший в дожидавшемся его дилижансе, появился под утро.

— Я всё сделал, как надо, — доложил он, низко поклонившись патеру.

А спустя четверть часа во дворик флигеля вошёл, позёвывая, Филипп.

— Он всё сделал, как надо, — сказал Филипп, входя в нижнюю залу-кухню-столовую и тяжело опускаясь на пронзительно скрипнувший стул. — Доехал до берега моря, достал нож, заставил кучера выпить бутылку вина, ещё облил ему всю одежду вином, сунул головой в море — и утопил. Бросил лежать у прибоя, мордой вниз, оставил там же дилижанс да старательно обыскал всё внутри — не забыто ли каких личных предметов, и, насвистывая, ушёл.

Рыло, бледный, взволнованный, приподнялся за непокрытым, в винных пятнах, столом, пробормотал, заикаясь:

— К-как ты увидел? В-ведь не было же никого!

Как увидел — уже не имеет значения, — мотнул головой, снова зевая, Филипп. — Главное — то, что сделано всё, как надо.

Достал кошель и отсчитал ещё одну горсточку серебра. Рыло, с трудно давшейся ему неторопливостью спрятав деньги, снял свою рваную шляпу, обнажив спутанные, влажные от пота рыжие волосы и негромко сказал:

— За такую плату, добрые господа, я выполню для вас что угодно!