Адония

Дорого достался ему этот крик. Грудная клетка увеличилась при его судорожном вдохе, мышечные ткани на ней натянулись — и, словно на куске крутого теста, перевитого сильными руками стряпухи, на них влажно блеснули трещинки, микроскопические разрывы. Боль с такой силой ударила в мозг, что, казалось, кости черепа сдвинулись со своих мест. Задохнувшись, неимоверным усилием воли подавив крик, Люпус замер в абсолютной, каменной неподвижности. Боль понемногу стихала — но как же медленно! Прошло, по представлению упавшего на терракотовое Плато, не меньше получаса земного времени, прежде чем боль утихла до такой степени, что не разламывала череп. Но это облегчение было весьма кратковременным. Новую волну страдания принесла осязаемая волна страха. Каким-то новым, незнакомым ранее видом зрения Люпус увидел, как сквозь ранки-трещины из него вытекает розоватый туман и, уносимый невидимым огненным ветром, исчезает вдали. Очень скоро сбоку послышался отчётливый звук, как если бы средних размеров животное с силой втянуло ноздрями воздух, наполненный ароматом мясной похлёбки. И тотчас повторился тот самый шлепоток торопливой побежки — столь отчётливо слышимый, как если бы это происходило всего в паре шагов. Да, волна страха была вызвана пониманием того, что невидимое существо метнулась к нему, сюда, влекомое отлетевшими от него клочьями розоватого тумана.

Стена бурых клубов, поднимающаяся вверх у самого горизонта, оказывается, находилась совсем неподалёку. Отчётливо — как если бы это было совсем рядом — Люпус увидел, что в одном месте, у самой земли, клубы дрогнули, разошлись и сквозь них на плато вынеслась невиданная тварюшка, размером с крупного кота. Да, лапы были кошачьи, глаза кошачьи и когти на лапах — но вот всё остальное… Нос, словно поросячий пятак, шерсть, словно иглы ежа, невиданная манера двигаться, — никогда, никогда ничего похожего Люпус не встречал в своей земной жизни. Уродец, мелкий обитатель преисподней, был неотвратимо реален. В десяток скачков домчавшись до замершего, охватившегося ледяным ознобом Люпуса, уродец наподобие кошки выгнул спину, расставил лапы, прикрыл мутно-жёлтые глазки и так замер. Спустя миг Люпус увидел, как струи всё ещё выбирающегося из него розоватого тумана устремляются к уродцу и непонятным образом впитываются им — так нити холодного воздуха, влетевшие зимой в приоткрывшуюся дверь, прокатываются по полу и исчезают в духовой дверце топящейся печи.

«Выпив» туман, уродец открыл загоревшиеся пронзительным, жёлтым, ясным огнём глазки, толчком крупной дрожи уложил на теле удлинившуюся и заблестевшую шерсть, раскрыл, обнажив тонкие, белые, острые, словно шильца клычки и отчётливо произнёс:

— Гав-вах!

Люпус вздрогнул. Это словечко когда-то доверил ему ангел мрака в пыточном массарском подвале. Вздрогнул, и от этого новая судорога пронеслась по его телу, и новые нити тумана вызмеились и впитались сладко причмокнувшим уродцем. Затем уродец переступил лапами. Из шишковатого черепа его, словно глаза морского рака, поднимающиеся на стебельках, выдались острые хрящеватые уши. Пасть с шильцами растянулась в осмысленной, влажной улыбке. И затем неописуемый гость произнёс такое, отчего впору было сойти с ума:

— Ну, что, Иероним. Вот наконец ты здесь.

— Кто ты? — одними губами спросил не потерявший-таки рассудка Люпус.

Уродец прыгнул ближе, опустил голову к самой земле и, глядя исподлобья прямо в глаза страдальца, таинственным голосом произнёс:

— Я — твой спаситель.

Глаза Люпуса стремительно наполнялись слезами.

— Спаситель? — с пронзившей всё его существо надеждой, почти шёпотом спросил он и тут же добавил: — А где я? И что со мной?

— Что значит — где? — Уродец, чуть отвернув голову, напустив на морду гримасу недоумения, искоса глянул на бывшего инквизитора. — Ты в следующем мире.

Иероним, торопливо смаривая слёзы, молчал, ждал пояснений.

— Каждое живое существо после смерти попадает в следующий мир, — сказал, вздёрнув кверху мохнатое рыло, уродец. — Сообразно прожитой жизни. В сущности, смерть — это не что иное, как переход. Ты умер, и вот — ты здесь.

— Я страдаю, — в отчаянии прошептал Люпус.

— Вполне очевидно, и столь же закономерно! — нервно переступил передними лапами, скрежетнув коготками по камню, уродец. — Объявляю ещё раз: я здесь для того, чтобы тебя спасти.

— Как?! — превозмогая боль, привстал с камня и протянул к уродцу руку Иероним.

— Ты бурый дым видишь? — спросил инквизитора невиданный доброхот.

— Да, — всхлипнув, выдохнул инквизитор.

— Нам нужно добраться туда. Дым поднимается из трещины над преисподней. Перескочи через трещину — и ты спасён.

— Перепрыгнуть?! Я не смогу! — в отчаянии прикрыл глаза Люпус.

— Ты сделаешь это легко. Вот дойти до обрыва — это будет действительно трудно. Хотя идти-то здесь — неполная сотня шагов.

— Но как же? — Иероним в недоумении глянул на далёкий горизонт.

— Здесь всё не так, как кажется, на первый взгляд. Неполная сотня шагов, прыжок — и ты в мире мягком, спокойном и безопасном.

— И… Ты не потребуешь от меня какой-нибудь страшной платы?

— Я её и так получу.

— Что это значит?