Адриан Моул: Годы прострации

Настоящая собака

Настоящая кошка

Настоящая рыбка

Настоящая птичка

Настоящая свинья

Настоящая корова

Настоящая лошадь

Настоящий ребенок

Мы дожидались Георгину, чтобы торжественно сжечь письмо Санте в камине. Но Грейси в половине девятого заснула, а жена вернулась только в 11.05. Сказала, что к праздникам у нее накопилось много бумажной работы. Она принесла целый пакет сосновых шишек, собранных в угодьях Хьюго Фэрфакс-Лисетта.

Воскресенье, 23 декабря

Настроения моей жены становятся все более переменчивыми. Сегодня утром, когда я с удовольствием завтракал кукурузными хлопьями, она спросила:

— Тебе обязательно открывать рот, когда ты ешь?

— Разумеется! Как иначе я положу еду в рот? — удивился я.

Пять минут спустя она кинулась в мои объятия:

— Думаешь, мы еще сможем быть счастливы?

Интересный вопрос.

Понедельник, 24 декабря

^{Сочельник}

Терапия.

Принес Салли в подарок коробку шоколадных конфет с рождественской символикой. Она их не взяла — согласно правилам, больничному медперсоналу не разрешается принимать подарки от пациентов.

Я пытался всучить ей конфеты:

— Положите их в сумку, никто не узнает.

— Я узнаю, Адриан.

Начинаю понимать, почему Энтони предпочитает ей волков.

В магазине наблюдалась обычная предрождественская суматоха. В 5 вечера к нам начали вбегать люди и в панике хватать первое попавшееся. Мы продали всего Джейми Оливера и Найджелу Лоусон, а одна очумевшая женщина молотила кулаком в дверь в половине шестого, когда мы уже закрылись, умоляя ее впустить.

Я сжалился над ней. Ворвавшись в магазин, она запричитала:

— Сестра приезжает из Шотландии, она сообщила об этом только сегодня утром. Она уходит от своего проклятого жуткого мужа — опять. У нее пятеро детей, младшему год, старшему семь. И при чем тут я? Мы с ней не ладим, и ей известно, что я не выношу детей. Мы с Дереком собирались тихо, спокойно отпраздновать Рождество — немного копченого лосося, парочка бокалов шампанского и праздничный выпуск «Жителей Ист-Энда».

Я предложил ей сесть на диван передохнуть. Выбрал пять подходящих книжек и велел Хайтишу завернуть их в подарочную бумагу.

— Как вы любезны, — поблагодарила посетительница. — В новом году я — ваша постоянная клиентка.

— Увы, мадам, — встрял Бернард, — ничего постоянного нет, этот почтенный старый магазин закрывается. Конец эпохи. Придите в «Уотерстоунз» или в «Бордерз» — будут ли отпирать вам двери и заворачивать книги в красивую бумагу? Дождетесь ли вы такого обслуживания от прыщавых юнцов, которых они нанимают?

Когда она ушла, я вызвал такси. Угрюмый человек на другом конце провода сообщил, что оплата двойная по причине Сочельника.

Таксист был в шапке Санты.

— Простите, приятель, — обратился к нему Бернард с заднего сиденья, — но разве вы не последователь ислама?

Водитель обернулся к нему:

— Ну да, но детишки ведь любят Рождество, так?

— Рождество теперь не такое, как было раньше, — посетовал Хайтиш.

Бернард хлопнул его по плечу:

— Хайтиш, дубок ты наш столетний, Рождество осталось таким же, как было, это ты изменился.

Мистер Карлтон-Хейес живет в Стоунигейте, в огромном доме начала прошлого века. На его улице многие особняки превратили в дома для престарелых или в общежития для условно освобожденных. Дверь нам открыл поджарый пожилой мужчина с роскошной седой шевелюрой, в белом джемпере. Сняв одну из желтых хозяйственных перчаток, он пожал нам руки:

— Я — Лесли, друг мистера Карлтон-Хейеса.

Мы вошли в просторную прихожую. Стены были сплошь закрыты книжными полками.

— Проводи их в гостиную, дорогой мой, — раздался голос мистера Карлтон-Хейеса.

Лесли привел нас в комнату, увешанную аляповатыми рождественскими украшениями. Мистер Карлтон-Хейес выглядел несколько странно — он сидел в инвалидном кресле в стеганом халате и галстуке. Отсвет от серебристой искусственной елки, украшенной лампочками и шарами слепяще-ярких расцветок, падал ему на лицо.

— Здравствуйте, мои дорогие. Прошу, садитесь, — приветствовал нас хозяин. А когда мы уселись, он сказал своему другу: — Пожалуй, мы выпьем шампанского, дорогой мой.

Пока Лесли ходил за шампанским, Бернард разглядывал бумажные гирлянды, обвивавшие камин, и связки воздушных шариков, болтавшиеся под потолком.

— Веселая у вас обстановочка, мистер К.

— Да, довольно забавно, — сдержанно согласился мистер Карлтон-Хейес.

— По-моему, чуток вульгарности никогда не повредит, — продолжил Бернард. — А эту минималистскую, выпендрежно-артистическую, голодосочную и тощезадую ерунду от «Хабитат» я презираю.

— У моей мамы на лестничных перилах весь год висят гирлянды с разноцветными лампочками, — вставил Хайтиш.

— И это правильно! — воскликнул Бернард.

Будучи поклонником «Хабитат» и голых досок, я помалкивал. Мы заговорили о том о сем. Вернулся Лесли с бутылкой шампанского из «Маркса и Спенсера» и четырьмя бокалами. Беседа постепенно увядала, пока совсем не засохла.