Адриана. Наказание любовью (СИ)

Увидев меня, парни явно перепугались и растерялись.

— При нас в шатёр она не входила, а Адриан не выходил из него, — доложил советнику и слуге отца тот, что посмелее и постарше.

Я ощупал себя… И тут мне стало не по себе… Ой, как не по себе! Я обнаружил у себя грудь. Женскую грудь!

— Ещё раз спрашиваю, где парень? — Бортис выхватил свой наградной кинжал из ножен. Я знал, как он ловко умеет управляться холодным оружием.

Испугавшись, я крикнул, а вернее завизжал как девчонка и закрыл лицо руками.

— Это я, Бортис, — Адриан!

Нет, сейчас он точно выпотрошить меня, как барашка к празднику!

Но реакции не последовало. Напротив, в воздухе нависла тишина. Лицо советника вдруг побелело как полотно, рот открылся сам собой, а из глотки вырвалось несколько бессвязных звуков. Ошарашенный он пошатнулся. Я заметил, как взгляд его сконцентрировался на моём левом запястье. Там находилась отметина, вернее шрам, который остался у меня после одного неудачного упражнения мечом. Он сам лично останавливал кровотечение и тащил меня на руках к лекарю, зашивать рану.

— Ты помнишь, Бортис, этот шрам, тогда я здорово испугался и потом долго не брал, саблю в руки. Мне было тринадцать.

Ничего не ответив, он схватил меня за руку и потащил силой в шатёр отца. От такой тряски, на подходе к шатру барона, меня стошнило ему прямо под ноги, а вернее ему на сапоги. Советник подождал немного, вытер обувь о сухую степную траву, и потом втолкнул силой внутрь отцовского пристанища.

Папаня после попойки выглядел огурцом. Сейчас он стоял у серебряного зеркала раздетым по пояс и брился. Эту процедуру он всегда совершал сам, не прибегая к помощи слуг. Его черные усики намокли.

Бортис втащил меня в шатер и долго собирался с мыслями.

— Господин…

— Я не в настроении щупать девок. Убери её!

Тут я принялся сильно возмущаться:

— Я не девка, отец, неужели ты не видишь кто я?

Я чуть не взвыл от крайней обиды. Пусть зовут меня “выродком” или “выкидышем суки”, но только не “девкой”

Берт отложил нож для бритья.

— Что за шутки, сьэр Бортис, убрать шлюху, немедля!

— Шлюху, ну батя, это слишком! Да вы что, старые псы, перебрали лишку вчера. Это же я Эндрю.

Бортис вытолкнул меня на середину шатра.

— Это Адриан, мой господин, это ваш сын, который вдруг, неведомо как, превратился вот в это!

— Что?! Держи её!

Бортис быстро смог меня скрутить и связать мне за спиной руки с помощью своего ремня. Отец решительно двинулся на меня, рванул на мне рубаху; вчера я не в состоянии был раздеться полностью и на мне была льняная рубаха и кальсоны. Я возмущенно вскрикнул и выругался. Правда у меня получился визг.

Рубаха с треском расползлась на две половины обнажив моё тело. И тут я сам увидел то, чего можно только представить в каком-то бреду или дурном сне.

Моё тело всего за одну ночь изменилось до неузнаваемости. Я теперь не только ощутил, но и увидел, что у меня действительно появилась женская грудь. Само тело стало более округлым и… о, Светлейший Архон[4]…

Отец и штаны с меня стянул. О, Архон, у меня пропало то, что точно определяло меня как парня! Я стоял перед ними голый, меня била мелкая дрожь и сгорал от стыда.

— Хочешь сказать, Бортис, это мой сын?

— Посмотрите, на его отметину на запястье! Это точно он!

— Что?!

И мой собственный отец стал рассматривать моё изменившееся до неузнаваемости тело со всех сторон. Я пытался вырваться, хотел избежать этого ужасного осмотра. Отец прикасался ко мне, изучая каждый изгиб моего тела, как и прежде, мускулистого и поджарого, но с появившейся неизвестно откуда женской грудью и исчезнувшей «мужской гордостью». Увидев родинку около моего пупка, в точности такая же была и у него самого, он вдруг безвольно плюхнулся на стул и, обхватив голову руками, издал дикий вопль.

Потом моё сознание помутилось, и я не помнил ничего, что происходило со мной дальше.

Когда я пришел в себя, то понял, что меня везут в карете отца. В глотке пересохло и саднило так, словно я не пил неделю.

— Воды, дайте мне пожалуйста воды, — просил я хриплым тонким голосом.

Рядом со мной, с обеих сторон сидели стражи и крепко держали меня за предплечья. Отец сидел напротив нас. Я неудачно застал его в тот момент, когда на его лице читалась глубокая скорбь, словно он похоронил кого-то. Впервые мой отец не смог утаить эмоций. Меня наскоро одели в одежду, которую нашли у меня в шатре.

Несколько раз дернувшись, я понял, стражи держали крепко.

— Отец, пожалуйста, прикажи им дать мне хоть немного воды.

Люциус вырвался из скорбных мыслей и, внимательно взглянув на меня, четко произнес:

— Отпустите и дайте ей воды. Кажется, её разум вернулся обратно.

Мне дали флягу из тыквы, и я чуть не выпил её до дна. Вода оказалась тёплой.

— И долго я был не в себе? — неуверенно спросил я и выглянул в окно кареты. Мы проезжали через овраг.

— Дня три. Все время смеялась, ползала на четвереньках, ела землю… — берт говорил обо мне как о девушке и это стало беспокоить. Я боязливо притронулся к тому месту, где в прошлый раз обнаружил грудь. Она была на месте! На месте! На месте…