Адская бездна. Бог располагает

Она прочла:

«Мадемуазель,

позвольте мне обратиться к Вам с несколькими словами, исполненными боязни и почтения, дабы уведомить Вас, что одновременно с этим письмом я составил и посылаю письмо господину Самуилу Гельбу, от ответа которого зависит нечто большее, чем жизнь человека. Я хотел сам отважиться на этот решительный поступок, прежде чем просить о вмешательстве и помощи того, кому обязан всеми моими видами на будущее состояние, моего единственного друга и второго отца господина графа фон Эбербаха. Возможно, что Ваш опекун будет говорить с Вами о моем письме. В этом случае, мадемуазель, я умоляю, о, я на коленях заклинаю Вас подумать о том, что одно Ваше слово может стать источником божественного восторга или безнадежного отчаяния. Сказав “да”, Вы можете заставить сами Небеса снизойти на землю. Если же Вы скажете “нет”, по крайней мере не гневайтесь на меня, простите за то, что я имел дерзость на миг возмечтать о грядущем, в котором наши судьбы могли бы быть связаны.

В ожидании Вашего приговора, мадемуазель, повергаю к Вашим стопам все то глубочайшее уважение и неизменную преданность, которыми преисполнено мое сердце.

Лотарио».

Когда Фредерика читала это письмо, невыразимое волнение сжимало ее сердце, ей казалось, что она сейчас расплачется. И в то же время она чувствовала, что ей очень весело, радостно.

– У вас есть еще одно письмо? – спросила она лакея.

– Да, мадемуазель, для господина Самуила Гельба.

– Что ж! Госпожа Трихтер, не могли бы вы отнести ему его?

Старая Доротея взяла послание.

– Ах, насчет этого, – сказал слуга, – мне велели подождать ответа.

– Хорошо, я передам господину Гельбу, – отвечала г-жа Трихтер.

И она направилась в кабинет Самуила.

Прошло пять минут – она не возвращалась, еще пять – ее все не было, но это же очень просто: ведь чтобы написать ответ, надобно время. И если верить тому, что Лотарио в двух словах написал Фредерике, дело достаточно серьезно, чтобы Самуил имел основания подумать, прежде чем отвечать.

Наконец появилась Доротея. Она подошла к слуге и сказала ему:

– Господин Самуил Гельб даст ответ позже.

Лакей откланялся и удалился.

– Если мой друг не писал ответа, – спросила Фредерика у Доротеи, – почему же тогда вы там так задержались?

– Потому что он сначала сказал, что ответит.

– Отчего же он передумал?

– Не знаю, – ответила г-жа Трихтер.

– Каким он вам показался? – продолжала расспрашивать Фредерика. – Какой у него был вид? Это письмо, оно, что же, рассердило его? Вы заметили, какое впечатление оно на него произвело?

– Не думаю, чтобы приятное, – отвечала г-жа Трихтер. – Он его распечатал при мне и взглянул на подпись. Лоб у него сразу нахмурился, на лице появились гнев и нетерпение. И он говорит мне, да так резко: «Оставьте меня!» Я ему решилась сказать, что ответа ожидают. «Пусть подождет. Ступайте». Но потом прибавил: «А кто ждет?» – «Слуга». – «Хорошо, – говорит, – идите, я вас позову». Я и оставила его. Через десять минут он меня позвал.

– И каким вы его нашли? – спросила Фредерика.

– Куда более спокойным, только уж очень бледным.

– А что он вам сказал?

– Ничего иного, кроме: «Госпожа Трихтер, скажите этому слуге, что господину Лотарио я отвечу позже».

«Странно все это, – подумала Фредерика. – Что такого мог написать господин Лотарио моему опекуну, чтобы так его раздражить и обеспокоить? Значит, я ошиблась в своих догадках. Но в таком случае что означала эта записка, которую господин Лотарио прислал мне самой? О каком это грядущем он толкует, в котором наши судьбы могут быть связаны? Я совсем запуталась».

Она вернулась к себе в комнату, чтобы без помех как следует поразмышлять над этой тайной, укрывшись от глаз г-жи Трихтер, которая в конце концов могла бы разглядеть на лице своей подопечной отражение ее мыслей.