Адская бездна. Бог располагает

Нет, я не погрязну в таком болоте, не смирюсь со столь гнусной развязкой. Я буду бороться. И потом, возможно, я преувеличиваю свое несчастье, я так всполошился, будто мне уже со всей очевидностью доказали, что Фредерика влюблена в этого юнца. Какое безумие! Она и видела-то его каких-нибудь пятнадцать минут. Она слишком горда, чтобы вешаться на шею первому встречному. Разумеется, она его не любит. А что если она влюблена в меня? Она меня знает, видит каждый день, она, может быть, уже разгадала меня.

А если и не разгадала, это моя вина. Кто мне мешал с ней поговорить? Я ни разу не сказал ей, что люблю ее иной, не просто дружеской любовью. Что же удивительного, если и она никогда не смотрела на меня иначе как на покровителя, на отца? Я должен показать ей, что она ошибалась. Да, я ей все скажу. Черт возьми! Во мне достаточно огня, чтобы мои слова засверкали. Я ослеплю ее блеском мечты, которой занят мой ум. Для ее чарующих глаз я зажгу всю ошеломляющую иллюминацию мысли, готовой испепелить весь мир, если он посмеет докучать ей. Я помогу ей понять, что я собой представляю и что чувствую к ней. О, я ее завоюю! Она сама увидит разницу между тем, кто под собственным черепом носит сверкающую россыпь идей, и тем, у кого если что и блестит, так только булавка в галстуке.

Да, я сделаю это, и не завтра, а сегодня, сейчас. Вперед!

Вот тогда-то, без промедления покинув свой кабинет, Самуил постучался в двери комнаты Фредерики.

Она открыла, как мы уже видели, до глубины души взволнованная и удивленная.

– Я вам не помешал, Фредерика? – произнес Самуил кротким, почти молящим голосом.

Фредерика была еще охвачена слишком сильным смятением, чтобы найти слова для ответа.

– Дело в том, что я должен поговорить с вами, – продолжал он, смущенный почти так же, как она. – Поговорить о серьезных вещах.

– О серьезных?.. – пролепетало бедное дитя, чье сердце еще сильнее заколотилось под корсетом.

– Не тревожьтесь, Фредерика, – промолвил Самуил, – и не бледнейте так. В том, что я хочу сказать вам, нет ничего такого, что должно вас напугать. Впрочем, вы сами знаете, что у меня нет в мире заботы более заветной, чем забота о вашем счастье, и я надеюсь, что никогда не упускал случая это вам доказать.

Фредерика понемногу овладела собой и почувствовала себя увереннее благодаря не столько речам Самуила, сколько его ласковому тону и полному любви взгляду, делавшему его слова особенно нежными. Но, по мере того как Фредерика приходила в себя, он, Самуил, терялся все больше, не зная, как приступить к тому, что он собирался сказать.

Между тем Фредерика ждала. Надо было решаться.

– Моя дорогая Фредерика, – выговорил он с насильственной, почти болезненной улыбкой, – я уверен, что вы понятия не имеете, о чем я хочу побеседовать с вами.

– Да нет, я полагаю, что знаю это, – отвечала Фредерика.

– Что такое? – вырвалось у Самуила, мгновенно охваченного подозрением. – О чем вы думаете? О чем можете догадаться?

– Я не догадываюсь, – возразила Фредерика, – я просто знаю, что вы сейчас получили письмо.

– И вам известно, от кого оно?

– Да, от господина Лотарио.

Самуил едва удержался от гневной вспышки.

– О, я знаю не только это, – продолжала девушка, не замечая его состояния. – Мне еще известно, что вы должны посоветоваться со мной насчет того, что написано в том письме.

– Это все, о чем вы осведомлены? – спросил Самуил, побледнев и сжав кулаки.

– Все, – кивнула девушка. – Я не знаю, что написано в том письме.

– Фредерика, – произнес Самуил, – если вам так хорошо известно все, что делает господин Лотарио, значит, вы видитесь с ним?

Ярость, прозвучавшая в этих словах, была слишком очевидна, чтобы Фредерика могла ее не заметить.

– Боже правый! – воскликнула она. – Теперь вы, мой друг, уже готовы рассердиться на меня, причем совершенно несправедливо. Я вам клянусь, что господин Лотарио не приходил сюда и я с ним не говорила.

– Тогда откуда вы знаете, что сегодня утром он мне писал?

– Он написал мне тогда же, когда и вам.

– Где это письмо? – глаза Самуила загорелись.

– Вот оно.

Она протянула ему записку Лотарио. Он взял ее, стремительно пробежал глазами и вздохнул свободнее.

– Хорошо! – снова, уже несколько спокойнее заговорил он. – И что же, по-вашему, означает это послание, настолько же туманное, насколько банальное?

– Господи, друг мой, ничего… я…

– А я так уверен, – перебил ее Самуил с язвительной насмешкой, – что эти несколько пустопорожних учтивых слов сразу заставили вас возомнить, будто господин Лотарио, этот белокурый щеголеватый красавчик, который в свои двадцать пять уже дослужился до первого секретаря посольства, а в тридцать унаследует миллионы, до безумия влюбился в вас и собирается просить вас стать его супругой? Признайтесь, что вы именно так и подумали.

– Но, мой друг… – пробормотала бедная девочка в полной растерянности.