Адвокат амазонки

– Вот видишь, как все славно получается, – сказал напыщенно мужчина, которого я мысленно уже сравнил с павлином. Жаль, что у него сзади не было хвоста. – Говорю тебе, Ника, ты пробудешь здесь неделю, а потом тебя выпишут, а к августу, когда ты поправишься, мы уедем в Ниццу. Отель «Негреско», из окон которого видно Средиземное море. Это как раз то, о чем ты мечтала.

Я спросил себя, не перепутали ли они отделение. Быть может, даме должны вырезать аппендицит? Пара уютно расположилась за столом. В углу уже вовсю кипел чайник. Вазочка была заполнена печеньем.

Я отловил заведующего за обедом.

– Кто она? – спросил я, полагая, что он знает, о ком идет речь.

– Актриса, – сказал тот, поглощая первое. – В кино снималась.

– А у нее что, рак?!

– Нет, пупочная грыжа, – вяло огрызнулся заведующий, щедро посыпая рассольник перцем. – Конечно, рак, этакий ты чудак. Рак груди. Через два дня будем резать.

Я был ошеломлен. Страшный диагноз казался несовместимым с образом этой пышущей здоровьем и красотой женщиной. Но больше всего меня поразило легкомысленное отношение влюбленной парочки к жестокой болезни, так, что я даже почувствовал раздражение. «Они что думают? Мы здесь ерундой занимаемся? Лазурный Берег, Ницца, черт побери!»

Меня, как магнитом, тянуло к палате актрисы, хотя, собственно говоря, мне там делать было нечего. Лечащим врачом Вероники был заведующий, у которого нюх на деньги был развит сильнее, чем у охотничьей собаки на дичь. Но я частенько заглядывал к ней, спрашивая, не нуждается ли она в чем-нибудь, есть ли у нее жалобы. Но все, что нужно, у нее всегда было, а жаловаться она не любила. Я ловил себя на странных мыслях. Мне хотелось увидеть ее не безупречно светской, скучающей, а взволнованной, бледной – словом, такой, какими мы, врачи, привыкли видеть своих пациентов. Мне хотелось, чтобы она обратилась ко мне за помощью, попросила меня хотя бы о пустяке. Но она читала книжку или смотрела в окно, а мою заботу воспринимала как само собой разумеющееся. Так, должно быть, она себя вела по отношению к суетливым официантам, собственной портнихе или к девушкам-моделям своего агентства.

После операции она пришла в себя ближе к вечеру. Был ослепительно-яркий майский день, но в ее палате царил полумрак из-за наглухо задвинутых штор. В углу на стуле, прислонившись головой к стене, дремала медсестра. Увидев меня, она испуганно вздрогнула. Я кивком головы отпустил ее. Она какое-то время помедлила, видимо, выполняя строгий наказ заведующего не оставлять пациентку. Но, в конце концов, я тоже был врачом. Она ушла, а я, оставшись один с Вероникой, начал изучать обстановку. Сейчас это можно было делать без помех.

Сначала мое внимание привлек снимок в кожаной рамке, на котором была изображена смеющаяся Вероника, бегущая по берегу моря с тем самым типом, с которым я видел ее в первый день ее пребывания у нас. Конечно, там он был не в светлом плаще, а в коротких спортивных шортах и белой майке. Вероника хохотала, протягивая мужчине на бегу свою руку. Ветер путался в ее растрепанных волосах, и на щеках блестели брызги воды. Она была чудо как хороша.

Должно быть, эта фотография была дорога ей как память, если она поставила ее у себя в изголовье, туда, куда обычно больные ставят иконы и лампадки. Но и здесь Вероника была не такой, как все. Никаких молитв, свечей, брошюр религиозного содержания. Только маленький томик стихов, пара изящных кружек на блюде и футляр для очков. Я взглянул на нее и невольно отшатнулся. Я был уверен, что она находится в забытьи. Но Вероника следила за мной своими огромными шоколадными глазами. Должно быть, ей было больно, но ни словом, ни взглядом она не выражала страдание. В ее глазах был только вопрос.

– Ярослав, – прошептала она еле слышно. – Где Ярослав?

Должно быть, Ярославом звали того мужчину на снимке, которого я для себя окрестил павлином. Я не имел ни малейшего представления, где он сейчас находится.

– Ярослав?! Он спрашивал обо мне?

Я чувствовал себя идиотом.

– Не могу сказать. Я здесь совсем недавно.

Хорошо, что она не спрашивает, зачем я беру в руки ее вещи. Долго ли она следила за мной?

– Я – дежурный врач, – пояснил я, чтобы хоть как-нибудь оправдать свое пребывание в ее палате. – Если у вас есть жалобы...

– Нет, все прекрасно, – еле шевеля запекшимися губами, произнесла она. – Я хочу спать. Разбудите меня, если придет Ярослав...

Но Ярослав не пришел ни в шесть, ни в семь. Я даже спросил у сестер, не оставлял ли кто сообщение для Вероники. Но павлин не объявлялся, словно ему не было никакого дела до того, как прошла операция. Черт знает, но я его ждал уже ничуть не меньше Вероники.

– Он пришел? – спрашивала она каждый раз, когда я появлялся в палате.

– Он звонил, – врал я, не в силах выдержать настойчивый взгляд ее карих глаз. – Он задерживается. Кажется, у него аврал на работе.