— Кажется, был также отдел геральдики и родовых эмблем, филологии и местного фольклора, — подхватил Наум Исаевич. — Да разве всё упомнишь?
— И вы хотите сказать, что какой-нибудь узбек способен овладеть хотя бы одной из этих наук? — иронично воскликнул Арзамасов, продолжая гнуть свою линию. — Вы можете со мной не соглашаться, но всё же существуют люди второго сорта.
Хлопнула входная дверь, и в гостиную вошла расстроенная бабушка.
— Идочка, — удивлённо посмотрел на неё дед, — что-то я не пойму, когда ты позовёшь нас к столу? Мы все проголодались.
Ида Глебовна обвела гостей суровым взглядом и, задержав его на Арзамасове, жёстко проговорила:
— Дело в том, что Мадина собиралась угостить нас своими фирменными лепёшками в сметане, но на кухне всё слышно, поэтому она обиделась на ваши рассуждения и ушла. Лепёшки и сметану забрала с собой. Признаться, я рассчитывала на её лепёшки, и накормить такую ораву гостей мне нечем, так что могу предложить вам лишь чай с сухариками.
Мужчины скорбно поджали губы и остаток вечера провели за чаем с сухариками, сведя разговор к ни к чему не обязывающей беседе о проблеме налогообложения на Кипре. С той поры стоило только Арзамасову завести разговор на излюбленную тему, как Ида Глебовна делала страшные глаза и предостерегающе говорила:
— Григорий Андреевич, чай с сухариками!
И наш Гауляйтер тут же замолкал, досадливо морщась.
После этого случая дед время от времени деликатно интересовался, скоро ли мой гость покинет его дом, ибо соседи стали старательно избегать нас. Я лишь пожимала плечами. Ведь хотя присутствие откровенного фашиста вызывало у меня тошноту, оставлять Арзамасова одного было ещё рано, нужно было дождаться завершения истории с Женей.
А в адвокатской конторе на Маросейке полным ходом шла подготовка к свадьбе Бориса.
Эд Георгиевич с одного симпозиума сразу же перекочевал на другой, поэтому о предстоящем бракосочетании младшего сына узнал по телефону от жены. Фира же Самойловна восприняла известие с радостью — ей было всё равно, на ком женится Борис, добрая женщина давно мечтала понянчить внуков.
Радость влюблённых омрачала лишь болезнь Романа Арзамасова, из-за которой тот не мог присутствовать на бракосочетании любимой дочери, но это не мешало им подолгу общаться по скайпу. Видеть на экране планшетника измождённого старика, глаза которого при виде дочки загорались, как два фонарика, было тяжело даже мне, не питавшей к Ред Джейн тёплых чувств, остальные же сотрудники адвокатского бюро и не пытались сдержать слёзы.
Евгения принимала активное участие в организации свадебной церемонии, поэтому приезжала в контору вместе с Борисом. Я открывала дверь офиса и слышала хрустальный голосок соперницы, раздающийся из приёмной:
— Вставая с постели и встречая новый день, повторяйте утреннее благодарение: «Своим дыханием я принимаю твоё благословение жизни, любви и радости».
Или слова кельтской певицы были такими:
— Обращайте внимание на количество продуктов в упаковках одноразового пользования, приобретаемых вами. По мере возможности старайтесь уменьшить их количество во избежание засорения окружающей среды выбрасываемыми упаковками.
Или Ред Джейн объявляла:
— Семнадцатого марта одевайтесь в зелёное. Празднуйте День святого Патрика, делая пожертвования в пользу миссионерской группы по вашему выбору, вознеся молитвы ради мира и религиозной терпимости либо добровольно работая в каком-нибудь приюте.
Или звучало что-то ещё нравоучительное о природе, экологии и ирландских праздниках.
Теперь у нас в бюро над входной дверью висел не только колокольчик, приспособленный Кирой Ивановной для отпугивания негативной энергии, но и сухой клубок переплетённых веток, гордо именуемый Евгенией «венком из омелы, растения, ограждающего от бед». А на восточной стене офиса вместо забранных в рамки дипломов шефа красовалась картина с вязом, который, по уверениям певицы, должен был приманивать новых клиентов.
Кира Ивановна ходила отныне в вязаной бледно-синей кофте, совершенно не идущей к её белокожему лицу. Ибо «Женечка сказала, что если предстоят тревоги и возбуждение, то лучше всего надеть что-нибудь голубое, водное, успокаивающее нервы». А так как на работе секретарша постоянно нервничала, то из кофты линялого цвета она не вылезала.
Маша Ветрова сняла с себя золотые украшения, которые обожала, зато повесила на шею грубый амулет в виде кельтского креста, «включающего символы четырёх сторон света и центральный круг, где встречаются все эти сущности». Как пояснила Евгения, надевая подарок на Машину шею, амулет символизирует единство всего сущего и жизнь в равновесии. Кира же Ивановна получила в дар лошадь, означающую выносливость, силу, верность и свободу. На фоне вязаной кофты лошадь смотрелась довольно нелепо и придавала секретарше фольклорный вид.
— Святой Патрик, до чего же Женечка похожа на красавицу мать! — время от времени говорила Ветровой Кира Ивановна, и та с ней бурно соглашалась.