Аэлита (фантастическая поэма по роману А.Толстого)

И Лось тотчас приветствовал его.

Достав платок, махать им начал птице.

«Мстислав Сергеич, как бы он – того,

в нас не шарахнул сверху. Всё кружится,–

промолвил Гусев,– Я бы снял его»!

Большая птица, между тем, снижалась

и, как с горы на санках, приближалась.

Теперь всё ясно: это человек!

«У нас такого не было вовек!–

воскликнул Гусев! Всадник в аппарате

взмыл снова вверх, проделав сложный финт.

Он был в очках. За жёлтой курткой сзади

сверкали крылья и воздушный винт.

Хвост за седлом – устройство непростое.

Весь аппарат, как существо живое:

подвижен, гибок, неказист на вид,

но волей седока стрелой летит.

Вот он нырнул, прошёл у самой пашни.

Седок был в шапке, схожей на яйцо.

Он что-то им кричал. Кривилось в раже

его кирпичноцветное лицо.

Затем вблизи от них он сел на поле.

Он был как человек. Он не доволен.

На кактусы поломанные он

указывал, угрюм и возмущён.

«Кончай орать! Катись к нам – не обидим!–

ему весёлый Гусев прокричал.

«Молчите! Сядем наземь. Там увидим,–

его призывы!– Лось его унял.

И оба на горячий грунт уселись.

Они на марсианина глядели.

И Лось стал жесты делать: слал он весть,

что очень нужно им и пить, и есть.

И марсианин поглядел немного.

Потом сердито пальцем погрозил.

Достал мешок, ещё раз глянул строго,

швырнул мешок и вновь в седло вскочил.

Затем на высоту кругами взвился,

а вскоре он за горизонтом скрылся.

Открыв мешок, нашли коробок пару

и с жидкостью сосуд, потёртый, старый.

В коробке студенистые кусочки,

в другой из них – пахучее желе.

Понюхал Гусев: «Всё. На этом точка!

Такого мы не держим на столе»!

Корзину он принёс из аппарата

«Вот здесь у нас в достатке всё, что надо»!

Немедля Гусев запалил костёр,

достал консервы. Нож его остёр

Открыл жестянки. Мясо – солонина.

Поели жадно. Голод нестерпим.

Но всё путём. Консервы из свинины

деликатесы заменили им.

«Мстилав Сергеич, как насчёт запивки?

Ведь фляга марсианской есть наливки!

Отравимся? А может, пронесёт»?

Зубами вынул пробку и – вперёд!

Попробовал питьё и смачно сплюнул:

«Пить можно.– Отхлебнул большой глоток

и фляжку Лосю прямо в руку сунул:

«Попробуйте! Что виноградный сок»!

И пробуя, сначала пригубили.

Потом вдвоём полфляги осушили.

А жидкость сладковатая была

И сила в ней могучая жила.

Поднялся Лось и сладко потянулся.

Ему приятно, странно и легко

под этим небом. Словно окунулся

в жизнь новую, безмерно далеко

от всех земных печалей и свершений,

от всех забот, потерь и откровений.

Как будто грозный звёздный океан

пронёс его на волю сквозь туман.

А Гусев в аппарат отнёс корзину

и люк снаружи плотно завинтил.

Картуз линялый на затылок сдвинул:

«А мне не жаль, что с вами укатил»!

До вечера бродить они решили

по берегу, вдоль всех его извилин,

оранжевой равниной, по холмам –

разведать, что откроется им там.

Они пошли меж кактусов по полю.

Там в зарослях береговой откос.

Приятно и легко шагать на воле.

Но Лось вдруг стал. Как будто в почву врос!

Почувствовал он в зарослях движенье.

Его пронизал холод омерзенья.

Ни шелохнуться, ни бежать назад…

Большие лошадиные глаза

из зарослей глядели с лютой злобой.

Полуприкрыты веками они.

Такого моря ярости утробной

он не встречал нигде в былые дни.

«Вы что?– промолвил Гусев.– И тотчас

увидел в листьях пару жутких глаз.

Не долго думал: маузер и выстрел.

Успел заметить – убегает быстро

паук на бурых лапах, полосатый,

огромный, жирный. Выстрелил опять.

Застряла пуля в чудище мохнатом.

Под землю удалось ему сбежать…

Глава девятая

Заброшенный дом

Лось с Гусевым от берега шагали

к деревьям вдалеке, вздымая пыль.

Иссохшие каналы миновали,

засыпанных прудов степную быль.

В каналах кое-где под солнцем жарким

виднелись лодок остовы и барок.

А на равнине мёртвой целый ряд

блестящих дисков размещён подряд.

Их пятна тянутся к горам далёким,

к развалинам за рощей, меж холмов.

Вошли в лесок корявый, невысокий.

В нём сетка, меж деревьев у краёв.

Нагнулся Гусев, кочку пхнул ногою.

вспугнуть надеясь, что ни есть живое.

Но человечий череп по траве

скатился в яму с дыркой в голове.

В конце леска – развалины, разруха.

Как взрывом развороченный фасад.

Там две стены упали друг на друга,

там балки искорежены торчат.

«О, да, Мстислав Сергеевич, я вижу

тут было дело! Как я ненавижу

проклятую войну и там и здесь.

Везде одно: разруха, смерть и месть»!

Большой паук на мусорную кучу

залез, застыл и снова побежал.

Не пропускает Гусев этот случай:

нажал курок и гада – наповал.

Второй паук из дома выбегает.

Бежит к деревьям, в сетку попадает.

Он бьётся в ней, плохи его дела.

Недаром эта сетка здесь была!

Прошли лесок, преодолели сетку

и до построек добрались с трудом.

Там в глубине (такой увидишь редко)

стоял большой, на диво мрачный дом.

Сужались кверху аспидные стены.

Карниз массивный выступил надменно –

блестящий, наглый чёрно-кровяной,

он главный вход унизил под собой.

А в стенах дома длинные, как щели,

глубокие отверстия окон.

В них свет дневной проходит еле-еле.

Быть может, там, внутри, не нужен он?

Чешуйчатые, толстые колонны

над входом держат крепко, чуть наклонно,

из бронзы барельеф: там некто спит

Снаружи видный глаз его закрыт.

Три плоские, во весь фасад, ступени

вели к массивным створчатым дверям.

Меж плит висят засохшие растенья.