Аэропорт

МБЧ был слишком мудр, чтобы отдавать приказы и к тому же, Боже упаси, в письменной форме. Последнюю свою подпись бывший подполковник поставил еще в Учреждении, когда принимал кабинет начальника с портретами академика Сахарова на одной стене и Феликса Дзержинского на другой, за что и расписался.

Впоследствии архивисты по тайному приказу пропустили эту уникальную опись имущества сквозь шредер, а обрезки сожгли специальным напалмом точечного применения, — отечественное ноу-хау, гордость отечественной, не уехавшей еще, научной мысли, в одном ряду с таким гениальным изобретением, как полониевый чай, выдвинутый на «нобелевку» по химии...

Царь знал, что, несмотря на незыблемость его положения, любая его подпись несет в себе разной степени ответственность, не говоря уже о неслыханных приказах взрывать дома или сбивать «Боинги». (Как известно, дома взорвали злые кавказцы, а самолет, в худшем случае, сбили «обезьяны с «Буком» из числа диких не подчиняющихся ему ополченцев ККНР.) Но где-то внутри него мелкий бес голосом Милошевича говорил ему, что в этом мире, особенно в Гааге, возможно все.

Маленький Большой Человек не всегда ведь жил во дворце. Мальчиком он обитал (именно обитал, потому что жизнью назвать это было нельзя) в грязном питерском дворе, больше похожем на пустырь, в котором его сверстники, поднимая клубы пыли, день и ночь гоняли в дыр-дыр[68] мячом со шнуровкой, который очень больно попадал в лицо. В детстве МБЧ не был таким спортивным, как сейчас. В футбол вообще играть не умел и не любил, особенно когда его, как самого хилого, ставили на ворота, где ему одинаково не нравилось как ловить мяч, так и уворачиваться от него.

Будущий царь скорее был нелюдимым мальчиком. Сверстники его не замечали из-за его хлипкости и маленького роста. К книгам, универсальном у лекарству от одиночества, он тоже не проникся. Дома книг не было, в библиотеке была очередь. Первую и, похоже, последнюю «серьезную» книгу он прочел классе в восьмом. Называлась она «Щит и меч». Он случайно обнаружил ее в связке макулатуры.

На этом романе для МБЧ, даже несмотря на профессионально-формальное университетское образование, личное знакомство с мировой классикой закончилось. Сначала не было желания, а потом — и времени.

С девяти лет до двенадцати он любил играть в войну сам с собой. Подходил к столу доминошников и у них под ногами среди плевков и подсолнуховой шелухи собирал жженые спички. Когда набиралось больше сотни, он шел в конец пустыря, где была куча с песком, и втыкал спички в песок обгорелыми головками вверх, выстраивая воображаемые взводы, роты и полки «фашистов». МБЧ с детства отличался ярым антифашизмом, что и наложило драматический отпечаток на всю его жизнь, и особенно последние годы, когда фашизм, согласно последней служебной записке, поданной ему в качестве новостей, «совсем края потерял».

Потом набирал тут же, рядом, несколько небольших булыжников, отходил метров на десять и, надувая щеки и губы, изображая выстрелы и взрывы, пулял их в спичечных «фашистов», пока все они не оказывались убитыми. Так он мог играть весь день напролет, до сумерек. Всех уже загнали домой, а его никто не звал. Отец с ним почти не разговаривал. Курил и читал на кухне «Правду». Мать все время что‑то готовила или мыла. Телевизора у него до двенадцати лет не было...

Однажды, бросая снаряды в очередных «фашистов», он увидел крысу, сиганувшую в подъезд. МБЧ схватил пару булыжников и половинку длинной сломанной штакетины, выпавшей из забора, и бросился вслед за крысой.

Входа в подвал в парадном подъезде не было. Лифта тоже. И мусоропровода не было, равно как и света в этот день. Крыса, видимо, сразу поняла, что попала в тупик, и бросилась было назад к выходу, но там ее уже ждал вооруженный до зубов, хоть и тщедушный, МБЧ.

Крыса развернулась с заносом и, быстро-быстро перебирая лапками, засеменила вверх по лестнице. МБЧ бежал за ней, размахивая палкой и сжимая в кулаке булыжник — оружие детей пролетариата. На площадке последнего, пятого этажа крыса поняла, что и тут выхода нет, развернулась и ощерила свои клыки. Серая шерсть на ее загривке встала дыбом.

Теперь уже МБЧ, бросив палку и булыжники, бежал, или, скорее, скатывался вниз по ступеням. Ему казалось, что крыса не бежит, а летит вслед за ним и вот-вот вопьется ему в шею острыми как бритва огромными зубами.

Оба почти одновременно вылетели на улицу и разбежались в разные стороны. С тех пор крыса с ее зубастой ухмылкой снилась мальчику очень часто и очень долго. МБЧ просыпался в холодном поту, пока не понял, что крыса просто учила его, как себя вести, если жизнь против тебя, и он перестал бояться своих крысиных снов.

На столе лежала стопка документов, призванная подтвердить необходимость такой старейшей графы в расписании, как «работа с документами». Как будто не существовало ни компьютера, ни айфона, ни Интернета.