Аэций, последний римлянин

Аэций, выдающийся полководец Западно-Римской империи, много лет фактически правивший государством, поставлен автором в центр повествования и выделяется среди героев романа, превосходя их проницательностью и силой характера. Биография этого исторического лица, мужественно и умело собиравшего силы ослабевшего Рима для отпора множеству угроз извне, успешно воевавшего с бургундами, франками и другими племенами, в 451 году на Каталаунских полях одержавшего победу над гуннами, предводительствуемыми Аттилой, изобиловала яркими страницами. Парницкий не пошел, однако, по пути создания героического образа. Политическая карьера Аэция базируется в романе на целом комплексе качеств героя, никак не сводящихся к доблестям. Он показан как человек, способный в решающий для себя момент руководствоваться голым политическим и личным расчетом (либо интуицией). Когда нужно, он может поступиться моральными или религиозными соображениями, человечностью и семейными связями, может сломить чужое сопротивление, перешагнуть через чужую правоту. При способности к цельным чувствам, уважении к уму и храбрости, предпочтении борьбы вульгарному злодейству и интриганству Аэций склоняется к принципу, стоящему на грани хищничества («жизнь — это охота»), и смысл существования видит в том, чтобы от жизни брать все возможное.

Выделение на первый план такого героя (а он трактуется автором, как мы видим, не в разоблачительном плане) критика объясняла временем создания романа, временем, когда многие из европейских интеллигентов, свидетелей кризиса буржуазной демократии, наступления фашизма (не забудем и о годах, когда в Польше популярна была «легенда Пилсудского»), проявляли интерес к проблеме так называемой «сильной личности», влияющей на ход истории, и отдавали дань воззрениям «цезаристского» толка.

Хоть и понятен поиск в литературном произведении отзвуков тех или иных политических тенденций времени его создания, к данным соображениям относительно романа Парницкого следует подходить с осторожностью.

Конечно, Аэций Парницкого, помимо примет, порожденных изображаемой эпохой, имеет и черты, в какой-то мере складывающиеся в портрет политического деятеля эксплуататорского государства вообще, точнее, государства, идущего к упадку (причем это деятель, сформированный практикой «верхов», ничей ни трибун, не заступник, не печальник. Но верность писатели фактам и духу оживляемого периода истории ставит предел каким либо аналогиям — ничего из присущего цезаризму новейшего времени (скажем, демагогическая практика, оглядка на силу денежного мешка и т. д.) Парницкий в созданный им образ не привносит. В романе не просматриваются черты памфлета на историческом материале, и, конечно, еще менее оснований подозревать автора в какой-либо склонности апологетизировать «сильную личность».

Заметим прежде всего, что возвышение Аэция, человека незнатного и имевшего многих врагов, превосходство его характера не объясняются автором исключительно через качества его личности, так сказать, «изнутри» (а тем более в плане иррациональном). Особая роль героя имеет причины совершенно реальные, объективные. По обстоятельствам своей жизни он оказался человеком, который проник в жизнь племен, окружавших Рим, прекрасно их зная, умел находить с ними общий язык, понимать их, использовать как для личных целей, так и для успеха римской политики. И когда Аэций, человек нового покроя, полуримлянин, полуварвар (добавим к этому, что он еще и выступает как защитник христианства), оказывается в романе сильнее противников, это выглядит не просто торжеством незаурядной личности, а в какой-то степени и знамением превосходства той молодой, варварской стихии, которая наложила на него свой отпечаток, за которой в конечном счете будущее, которой суждено низвергнуть Рим.

Отношение писателя к герою становится более ясным, если окинуть взглядом творчество Парницкого в целом. Тогда легко заметить, что доминирует в его романах герой иного типа, нежели Аэций, носитель знания (конечно, применительно к далеким временам), причастный к созданию и хранению интеллектуально-культурной традиции. Как раз от такого типа исторического лица «последний римлянин» Парницкого, в сущности, бесконечно далек.