Афера для своих

Марина сделала шаг вперед и остолбенела. Она ожидала увидеть все, что угодно, но только не это. Перед ней было небольшое помещение с бетонными неотделанными стенами и бетонным же полом. Посреди комнаты стоял накрытый на двоих стол. На белоснежной скатерти красовалась ваза с букетом живых роз, рядом с ней – бутылка шампанского в ведерке со льдом.

– Сюрреализм какой-то, – сказала обретшая дар речи Федосеева. – Кругом бетон, вместо люстры – лампочка под потолком, окна – без занавесок, и такой праздничный стол!

– Ничего удивительного! – ответил Джо, скручивая проволочку с горлышка бутылки «Советского шампанского». – Мы находимся в недостроенном административном здании заводоуправления «Сибпромавтоматика». Три года назад строительство завода законсервировали, а в прошлом году вовсе решили забросить.

Джо стрельнул пробкой в потолок, разлил пенящийся напиток по высоким бокалам.

– Этим летом я осмотрел незавершенное строительство, решил: «Не пропадать же добру!» – и заселился сюда. С бывшим собственником завода у меня проблем не было, так как «Сибпромавтоматика» приказала долго жить, а вот энергетики приходили. Поговорили с охраной, убедились, что никто из моих людей по-русски ни слова не понимает, и ушли. Я думал, свет отключат, придется с кем-то договариваться, новую линию от трансформатора тянуть, но ничего подобного! Электричество поступает бесперебойно, и я за него ни копейки не плачу: я не собственник, а собственника нет.

Джо протянул Марине бокал, они чокнулись, сделали по глотку. Вьетнамец продолжил:

– Отопление и горячая вода в здании есть. Административный корпус можно было бы довести до ума, отремонтировать, но мне-то зачем деньги в благоустройство неизвестно чьего имущества вкладывать? Сегодня заводоуправление бесхозное, а завтра государство вспомнит про него и отберет.

В комнату бесшумно вошла молодая вьетнамка, за ней следом – два парня с подносами. Девушка поставила перед Мариной основное блюдо – жаренное на углях мясо с гарниром из отварных овощей, посыпанных пряными травами. Парни расставили на столе корзинки с хлебом и булочками, мисочки с соусом, бутылку красного вина, стеклянный кувшин с ягодным морсом. Сервировав стол, прислуга удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну что же, пора подкрепиться! – предложил Джо, посмотрел на растерянную Федосееву и счел ее замешательство следствием недавнего разговора о партизанах. – Марина, ты кушай, не бойся! Я тебя экзотическими вьетнамскими блюдами угощать не собираюсь. Если ты хотела полакомиться жареной крысой, то как-нибудь в другой раз. Специально для тебя велю поймать и приготовить, а пока могу тебе предложить только европейский ужин. Я, кстати, не любитель вьетнамской кухни и тебе ее не советую. Желудок европейца не приспособлен для азиатской еды.

Марина попробовала мясо. Оно было восхитительным: прожаренным, сочным, без корочки. Прованские травы придавали ему какой-то особый, изысканный вкус. В винах Федосеева не разбиралась, но, судя по этикетке, вино было не из гастронома на углу. За поздним ужином к Джо вернулось разговорчивое настроение, и он пустился в воспоминания о своем детстве и юности:

– Я родился в интересной семье. Мой отец был ярым франкофилом. У нас дома был самый настоящий культ Франции: между собой мы общались исключительно на французском. Кухарка готовила средиземноморские блюда. Книги только на французском. Я лет в двенадцать попытался понять, что это – личная фронда моего отца, или он по каким-то неизвестным причинам с детства влюбился в страну, где никогда не был? Сейчас я думаю, что большей частью это была фронда.

– Джо, я не такая умная, как ты. Если говоришь непонятные слова, то сразу же объясняй, что они значат.

– Фронда – это фига в кармане, которую ты боишься показать коммунистической партии. Анекдоты про Брежнева – это фронда чистой воды. Я, кстати, тоже фрондер, но только по отношению к своему отцу. В двенадцать лет я взбунтовался и заявил, что больше не хочу учиться в школе с французским уклоном. Я сказал отцу так: «Лучшая страна на свете – это Советский Союз. Я хочу изучать русский язык и потом, после войны, получить высшее образование в СССР». Мой отец был против, но меня поддержал дядя, очень влиятельный генерал-политработник. Благодаря его связям я попал в школу при советском посольстве. Потом я служил в армии, воевал против «красных кхмеров» в Камбодже, немного поработал у дяди в политуправлении и по разнарядке поступил в МГУ. В Москве я распробовал русскую кухню… О, о Достоевском, о Пушкине! После русской школы я просто обязан был восхищаться всем русским и на любой вопрос о русской культуре отвечать: «Мой любимый писатель – Достоевский. Любимый композитор – Чайковский». И далее все в том же духе. В университете я так и говорил, но на самом деле ни одной книги Достоевского не осилил. Слишком мудрено и скучно он пишет. Не сравнить с Морисом Дрюоном, которым я зачитывался в детстве. С русской кухней – та же история. Я могу съесть кусок холодца, но вкуса его не понимаю.