Афган, снова Афган...

Самолет взлетел, пошел по кругу, набирая высоту. Теперь можно было увидеть, как мимо криво проплывают бесконечные леса, заснеженные поляны, поля… Лица сидящих напротив ребят были сосредоточенные, но никто друг перед другом не хотел казаться озабоченным, все перемигивались, усмехались, обменивались жестами насчет того, что, мол, «все в порядке»…

Наконец над закрытой дверцей пилотов загорелся зеленый сигнал, противно задребезжал зуммер. Лейтенант из экипажа самолета открыл люк, и в самолет вместе с ревом двигателя ворвался завывающий ветер. Снова световой, затем звуковой сигнал…

Долматов, перекрывая шум, громко крикнул:

— Приготовиться!

Все встали. Приняли, как учили, «стойку парашютиста»: сгорбившись, правая рука на кольце, левая обхватила запасной парашют.

— Первый… пошел! Второй… пошел!

Непосредственно у люка стоял лейтенант, рядом с ним — Долматов, а сзади — здоровый прапорщик. Я догадался, что прапорщик предназначен для «оказания помощи», то есть будет выкидывать из самолета «сомневающегося» пинком.

Наконец настала моя очередь. И я ухнулся в белесое, бесконечное пространство…

— Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три… пятьсот шесть… кольцо!

Рванул кольцо, тут же ощутил резкий удар, громкий хлопок за спиной, и… тишина! Казалось, что я просто завис в воздухе.

Господи, как все-таки это здорово! Посмотрел наверх: белый, огромный, на вид очень прочный купол полностью раскрылся. Отлично! Я потрогал лямки, повернулся, как учили на тренажерах, вправо, влево. Чуть ниже меня были видны еще купола наших ребят.

Земля была еще далеко. Но потом вдруг все изменилось. Оказалось, что земля приближается с огромной быстротой и что я падаю не только вниз. Меня тянет в сторону — у самой земли был все-таки сильный ветер.

Надо развернуться по направлению ветра… С усилием потянул за лямки… Ага… Разворачивается… Теперь надо сгруппироваться… колени сомкнуты, чуть согнуты, носки вместе…

Удар! Валюсь на правый бок (как учили). Ф-фу… Вроде бы приземлился… Ноги, руки целы…

Теперь надо быстренько «гасить» купол. Я потянул на себя стропу, перехватился руками… еще… еще… Черт! Куртка, ватные штаны сковывают движения, мешают… Ну еще… чуть-чуть… Купол начал опадать, но вдруг под порывом ветра хлопнул, раздулся и… поволок меня по снегу. Я перевернулся на бок, начал снова тянуть на себя стропу, но ее прямо-таки вырывает из рук! Так… еще… еще… «Интересно, с какой скоростью меня тащит по земле?» — мелькнуло в голове. Передо мной уже образовался порядочный сугроб, снег забивал рот, нос…Я скрючился, подогнул ногу и с трудом завел стропу на ступню унта. Вот так! Ноги-то посильнее рук! Отлично! Прихваченная мною стропа потянула край купола, и он погас. Я быстро поднялся, подтянул на всякий случай еще несколько строп под себя…

Отшумели тульские деньки, оставив навсегда в памяти волнующие воспоминания о ветре, врывающемся в самолет через распахнутый для прыжка люк, незабываемое, захватывающе-ликующее ощущение свободного падения, плотный, надежный купол парашюта над головой и чувство радостного удивления — надо же, раскрылся!..

Глава 5.

Мы возвращались в Балашиху…

Мы возвращались в Балашиху на свой объект, как в родной дом, по которому успели соскучиться.

Занятия здесь продолжались, и мы усиленно изучали тактику действий, работали с картами, в подвале занимались изготовлением взрывчатых веществ и взрывных устройств, выезжали на рекогносцировки к мостам и иным инженерным сооружениям, где учились определять уязвимые места, рассчитывали мощность необходимого для диверсии заряда, «минировали» железные и шоссейные дороги…

Помнится, мы «минировали» железнодорожную ветку, по которой то и дело шныряли электрички, товарные и пассажирские поезда. Полотно на этом участке охранялось парными патрулями. Причем солдатам срочной службы, которые были задействованы в охране, за выявление признаков диверсии был обещан отпуск домой, а за поимку диверсанта — чуть ли не медаль.

А нам нужно было вырыть под рельсом минный колодец глубиной сантиметров шестьдесят, заложить туда муляж взрывчатки, сверху установить мину, счетчик поездов… Ведь «взорвать» следовало конкретный состав с «боеприпасами», который должен пройти в совершенно конкретное время.

Киркой, лопатой пользоваться нельзя: звякает о щебенку. В ночной тишине такие звуки слышны чуть ли не за километр. А уж эта самая щебенка уплотнена на совесть. Да еще скована, как монолит, морозом. Так что копать приходилось руками, то и дело прерываясь: то патруль с фонариком пройдет, то очередная электричка пронесется. Но при этом уже развороченную яму нужно замаскировать, да и щебенку прятать, заметая следы работы…

После этих занятий ногти у нас на руках были стерты чуть ли не до основания. В перчатках-то не очень наработаешь! А солдатики ни отпуска, ни медальки так и не дождались…