Афган. Территория войны

Конечно, не только духовой группой украшено было первое отделение концерта. Была там еще одна изюминка – обычно ближе к концу первого отделения, пока духовые на сцене. Кто первый раз видел и слышал – падали со стульев.

Выходит на сцену наш Фархад Мирсогатов (узбек узбеком такой, маленький, типичный – из Ташкента), аккуратно садится на сиротливый – посреди сцены – стул и ставит стоймя на коленку киджак. Киджак (или гиджак) – это такой лакированный полушарик с грифом как у скрипки, очень смахивающий на домру, но по виду – явно южный народный инструмент. В зале обычно проскакивает некоторый ропот – сейчас, мол, начнет потчевать нас «национальными колоритами». Никому же и в голову не придет, что Фархад – «выходец» из консерватории, влегкую снимающий любую партию того же Блэкмора из Deep Purple и в свободное вечернее время наяривающий под аккомпанемент Вовкиной гитары любые «соляки» – прямо до слез всей палатки.

В общем, умостившись с монументальным лицом на стуле, нацелив микрофон куда надо, занеся смычок над киджаком, Фархад важно (как принято у солистов «Больших и Малых») кивает дирижеру и начинает тягуче, «по-кабацки», вступление «Чардаша» Монти. Народ в зале замолкает, ибо сначала не может совместить невзрачный вид инструмента и невесть откуда берущийся звук (звучище!) натуральной скрипки. И, только когда Фархад заканчивает «кабацкое» тянущееся вступление и начинает под аккомпанемент духовых (и ВИА) «поливать» быструю часть «Чардаша» – народ, что называется, взвывает! Восторг – высочайший, честное слово. Ибо, когда Фархад с тем же монументальным лицом заканчивал игру, вставал и галантно кланялся, ладони горели у всех присутствовавших в зале. Вот так, можно сказать, мы и «разогревали» зал…

И сама запись «Танкиста»

Состав «Танкиста», как я уже говорил, в основном сложился еще в 177-м полку. Правда, так как первый барабанщик наш – Костин Андрей (Новокузнецк) не был отпущен в Баграм при разделении оркестра надвое, пришедший ему на смену молодой Ковригин Игорь (Карелия) достаточно успешно заменил Андрюху. Однако следует отдать должное Андрею – тот уж если «стучал» – то «стучал» как надо (хоть секундную стрелку подстраивай), в отличие от Ковригина, – этот так и норовил «убежать» куда-то вперед, за что на концертах неоднократно подвергался «острой критике». Как со стороны дирижера, так и подзатыльниками со стороны согруппников по ВИА. Это, кстати, слышно и на записях «Танкиста» – вещь, начатая в ритме 90, заканчивается чуть ли не в 120. Молодой, одно слово – поспешный.

Лешеньку Белькова мы отыскали чуть ли не случайно еще там – в 177-м. Каким-то чудом вечно ищущий земляков Мишка Тихонов отыскал очередного москвича. Слово за слово – и оказалось, что этот мальчик (тоже молодой – на полгода младше), несколько «замурзанный» из-за хозяйственных обязанностей, положенных ему по сроку службы, сильно образован как в фельдшерском деле, так и в музыке. (Был он у саперов во взводе, а вот главная его обязанность как «фельдшера» – дезинфекция отравленных водоемов… – Прим. М. Тихонова.) В общем, поскольку клавишника на тот момент у нас толком не было (был, но дембель, так сказать) – Лешеньку удалось перевести из саперов к нам. И, как оказалось впоследствии, – не зря. Это творческое чудо – несколько рафинированный москвич – обладал могучими способностями не просто «слизывать на слух» с магнитофона гармонию любой практически песни, но и тут же, мусоля в усердии карандаш, писать ноты на бумагу. Не скажу, что нам часто было необходимо это его умение, но согласитесь – феноменальное мастерство, достойное уважения! В общем, за клавиши и групповую (под вниманием нас – старших) аранжировку мы были спокойны до дембеля. Жаль, конечно, Лешеньку несколько в том плане, что играть ему довелось на том, что было. А был только жалобно верещащий электроорганчик «Лель», не особо блистающий тембрами и формантами, зато не имеющий перкуссии. «Совдеповский» такой. Зато в лице Лешеньки у нас был всегда «второй» голос – восемь лет в московской хоровой капелле мальчиков нисколько не испортили это его умение, а скорее наоборот…