Афганистан - мои слезы

То, что я увидел и услышал, подтвердило мое желание написать книгу об Афганистане. Я искренне надеюсь, что страницы этого повествования помогут другим понять и полюбить многострадальный афганский народ.

Давид Лезебери

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ

Шагая по улицам Кабула, я смотрел на советских солдат, и мое сердце разрывалось от боли за этих ребят. Они были такие молодые, такие красивые. Слишком молодые, чтобы умереть. Я знал, что они стали заложниками безжалостной политической дилеммы. Большинство из них оказались здесь против своей воли — чтобы, может быть, уже никогда не вернуться домой. А если и вернуться, то с искалеченными душой и телом. Им говорили, что братский Афганистан обратился за помощью, и они «выполняют интернациональный долг».

Порой, пробираясь сквозь толпу на улицах Кабула, я в буквальном смысле сталкивался с советскими солдатами лицом к лицу. Мне отчаянно хотелось с ними заговорить, но я не знал русского языка. Я так жаждал сказать, что мое сердце болит за них точно так же, как за местных жителей.

Хотелось бы мне, чтобы каждый афганец прочитал воспоминания и дневники советских солдат, сражавшихся в Афганистане: «Афганистан болит в моей душе»[1]. Эта книга произвела на меня сильное впечатление и тронула меня до глубины души. Не раз письма ребят я читал сквозь слезы. Хотелось бы, чтобы афганцам открылась и другая сторона этой ужасной войны.

Книга «Афганистан — мои слезы» повествует о моей жизни в этой стране. Надеюсь, она поможет тебе, дорогой читатель, лучше понять афганский народ.

Я не мог оставаться равнодушным, видя своими собственными глазами невероятные страдания этого народа. Поэтому я и назвал свою книгу — «Афганистан — мои слезы». Афганцы говорят, что в этом — их наполненное горем сердце. Моя жена Джули думает, что в этом названии — боль и советских солдат, прятавших свои слезы по ночам, и их матерей, которые на глазах у всех безутешно рыдали о трагической гибели дорогих сыновей.

Я сам оказался посреди этой безумной войны. Находясь между двух огней, я видел: моджахеды забыли, что советские солдаты — такие же люди, как и они, и смертоносная пуля или разрыв снаряда причиняют советскому солдату точно такую же чудовищную боль и страдания, как и им самим. Я видел: советские солдаты забыли, что моджахеды — тоже люди, а не просто безжалостные террористы, которых необходимо уничтожить любой ценой.

Как бы мне хотелось, чтобы моджахеды и советские солдаты встретились не как враги, а как друзья. Они обнаружили бы схожие мечты и надежды, то же стремление любить и заботиться о своих семьях. Ну а я хочу указать им путь к Спасителю — только Он в силах утереть каждую пролитую слезу.

Глава первая

Взорванный Афганистан

В кромешной тьме, подпрыгивая на кочках, наш одинокий джип катился по грунтовым улицам Кабула. Следом вздымалось облако пыли, в котором свет задних фар выхватывал из темноты странные кроваво-красные очертания. Свет передних фар освещал лишь несколько метров опустевших и, казалось, заброшенных улиц. Отсутствие фонарей и даже звезд на небе, темные здания, тянущиеся по обе стороны улицы, нагнетали чувство страха. Хотя основным источником страха было не это. Комендантский час, введенный после коммунистического переворота в Афганистане, превратил знакомые улицы города в заброшенные закоулки, где смерть настигала без предупреждения.

Нас окружала мертвая тишина. Даже обычно оживленная воинская часть, погрузившись во мрак ночных теней, неподвижно замерла за колючей проволокой. Все вместе это сливалось в дурное предчувствие. Только шум мотора нарушал ночное безмолвие.

В машине нас было трое: я, моя жена Джули и Клиффорд Ронзель. Клиффорд, врач по профессии, приехал в Афганистан для оказания гуманитарной помощи. Мы с Джули тоже отдавали этому много сил, распределяя свое время между работой и прилежным изучением пушту — одного из двух основных языков Афганистана.

В нашем стареньком джипе было так темно, что мне едва удалось рассмотреть циферблат часов. Я взглянул на часы и, нарушив долгое молчание, сказал:

— Клифф, уже очень поздно, как ты можешь оставаться таким спокойным? Уже без пятнадцати десять. Ты же знаешь, что после десяти они могут стрелять без предупреждения. Будем надеяться, что у них у всех часы идут правильно. Неужели этот драндулет не может двигаться быстрее?

Молодой врач бросил взгляд на тускло светящийся спидометр, затем вновь на дорогу.

— Если мы прибавим скорость, это будет выглядеть очень подозрительно. На улице, кроме нас, никого нет, — ответил он, пытаясь при этом ободрить меня улыбкой.

Это я знал и без него, понимая, как сильно наш джип бросается в глаза.

«Почему мы не выехали раньше?» — спрашивал я себя, вспоминая слышанные мной на этой неделе тревожные слухи о том, как один охранник застрелил водителя потому, что тот остановился недостаточно быстро, и о молодом неопытном солдате, который выстрелил, так как ему «показалось», что он увидел оружие.

Тряхнув головой, чтобы отогнать от себя мрачные мысли, я снова нарушил тишину.