Афинские убийства, или Пещера идей

[* Уверен, что эти последние строчки удивили читателя не меньше, чем меня! Несомненно, вероятность наличия сложной метафоры исключается, но нельзя также допустить и чрезмерно реалистического толкования: что «многочисленные свернувшиеся змеи» свили гнездо в полу комнаты Гераклеса и что в таком случае весь предыдущий диалог между Диагором и Разгадывателем загадок происходит в «месте, кишащем рептилиями, холодные тела которых медленно скользят по рукам или ногам героев, в то время как они, ни о чем не подозревая, продолжают разговор», — это мнение Монтала, но это уж слишком (пояснение этого признанного эксперта по греческой литературе просто абсурдно: «Почему бы в комнате не быть змеям, если такова воля автора? — утверждает он. — Ведь именно автор, а не мы, в конечном счете решает, что происходит в мире его книги»). Но читателю незачем беспокоиться: эта последняя фраза о змеях — чистая выдумка. Понятно, что выдумкой являются и все предыдущие фразы, ведь это произведение художественной литературы, но, поймите меня правильно, эта фраза — выдумка, в которую читатель не должен верить, в то время как все остальные должны приниматься на веру, по крайней мере пока чтение не закончено, чтобы рассказ обрел какое-то значение. На самом деле единственная цель этого абсурдного финала, на мой взгляд, подчеркнуть эйдезис: автор хочет показать нам образ, скрытый этой главе. Но даже в этом случае этот прием коварен: да не впадет читатель в искушение подумать о самом простом! Сегодня утром, когда перевод еще не дошел до этого места, мы с Еленой вдруг открыли не только верный эйдетический образ главы, но и, я уверен, ключ ко всей книге. Потребовалось Довольно много времени, чтобы объяснить все Элию, нашему начальнику.

— «Влажный холод», «маслянистость», «извилистые» и «ползущие» движения… Возможно, речь идет о змее, а? — предположил Элий. — В первой главе лев, во второй — змея.

— А как же «голова»? — возразил я. — Почему тут столько «многочисленных голов»? — Элий пожал плечами, предоставляя ответить мне. Тогда я показал ему статуэтку, которую принес из дома. — Мы с Еленой думаем, что нашли ответ. Видишь? Это фигурка Гидры, легендарного чудовища с бесчисленными змеиными головами, которые множились, когда их отрубали… Вот почему описывается «обезглавливание» смокв…

— Но это не все, — вмешалась в разговор Елена. — Победа над лернейской Гидрой была вторым из подвигов Геракла, героя множества греческих мифов…

— Ну и что? — спросил Элий.

Я с энтузиазмом продолжил:

— В «Пещере идей» двенадцать глав, и подвигов Геракла, согласно традиции, тоже было всего двенадцать. Да и главного героя этой книги зовут Гераклес. А первым подвигом Геракла или, по-гречески, Гераклеса была победа над немейским львом… а в первой главе как раз скрывается образ льва.

— А во второй — Гидры, — быстро добавил Элий. — Все сходится… По крайней мере пока.

— Пока? — Это замечание вызвало у меня небольшое раздражение. — На что ты намекаешь?

Элий спокойно улыбнулся.

— Я согласен с вашими заключениями, — пояснил он, — но эйдетические книги коварны: имейте в виду, что речь идет о совершенно абстрактных вещах, это даже не слова, а… идеи. Выкристаллизованные образы. Как мы можем быть уверены, какую ключевую идею скрыл автор в книге?

— Все очень просто, — возразил я. — Нужно только проверить нашу теорию. В большинстве легенд третьим подвигом была поимка Эриманфского вепря. Если образ, скрытый в третьей главе, похож на вепря, мы получим еще одно доказательство теории…

— И так до конца, — спокойно сказала Елена.

— Еще один вопрос… — Элий почесал лысину. — Во времена написания этой книги подвиги Геракла не были никаким секретом. Зачем использовать эйдезис для того, чтобы спрятать их в тексте?

Мы молчали

— Хороший вопрос, — признала Елена. — Но можно предположить, что автор сделал эйдезис эйдезиса и что подвиги Геракла в свою очередь скрывают в себе еще один образ…

— И так до бесконечности? — прервал ее Элий. — Тогда было бы невозможно узнать, какова была первоначальная идея. Где-нибудь нам надо остановиться. Если придерживаться твоей точки зрения, Елена, каждый текст передает читателю какой-то образ, а этот образ передает какой-то другой, другой — третий… Так мы вообще не смогли бы читать!

Оба посмотрели на меня, ожидая услышать мое мнение. Я признался, что тоже этого не понимаю.

— Текст оригинала издал Монтал, — сказал я, — но, непонятно почему, он, кажется, ничего не заметил. Я написал ему письмо. Может быть, его мнение окажется нам полезным…

— Монтал, говоришь? — Элий поднял брови. — Кажется, ты зря потратил время… Разве ты не знал? Об этом везде писали… Монтал скончался в прошлом году… Елена, ты тоже не знала?

— Нет, — призналась Елена, сочувственно глядя на меня. — Вот так случай.

— Да уж, — согласился Элий и обернулся ко мне. — И поскольку его издание оригинала — единственное, а твой перевод — первый, похоже, открытие ключевой идеи «Пещеры идей» зависит только от тебя…

— Какая ответственность, — пошутила Елена.