Афинские убийства, или Пещера идей

Он был очень худ, и вид у него был болезненно неряшливым. В его всклокоченных серых волосах было еще совсем немного седины, и она красовалась грязными белыми прядями; бледность лица пятнали синяки под глазами. Во всем его облике не было ни единой черты, которую обошел бы своим вниманием художник: редкая, неравномерно растущая бородка, неровно подбитый плащ, развалины сандалий. Его жилистые мускулистые руки были сплошь перепачканы, на ногах тоже была грязь. Все его тело напоминало подержанный инструмент. Он кашлянул, пригладил — безуспешно — волосы; красноватые глаза его мигнули; игнорируя посетителей, он повернулся к ним спиной и направился к столу у помоста, где были разложены инструменты, занявшись, казалось — проверить это было невозможно, — подбором нужных ему для работы резцов. Послышался металлический стук, похожий на ноты расстроенных цимбал.

— Мы знали это, любезный Менехм, — произнес Гераклес ясно и мягко, — и пришли сюда не покупать твои статуи…

Менехм обернулся и одарил Гераклеса осколком взгляда.

— Что ты здесь делаешь, Разгадыватель загадок?

— Беседую со своим коллегой, — ответил Гераклес. — Оба мы художники: ты ваяешь истину, а я — ее раскрываю.

Скульптор вернулся к своей работе за столом, неловко бряцая инструментами. А потом сказал:

— Кто с тобой?

— Я… — с гордостью поднял голос Диагор.

— Один друг, — прервал его Гераклес. — Можешь поверить мне, он тесно связан с моим присутствием здесь, но не будем терять времени…

— Правильно, — согласился Менехм, — мне нужно работать. У меня заказ для знатной семьи из Скамбонид, и срока осталось меньше месяца. Да и другие дела… — Он снова зашелся таким же грязным, как его слова, порченым кашлем.

Внезапно он оставил свое занятие за столом — постоянно резкие, нескладные движения — и по одной из лестниц поднялся на помост. Гераклес очень любезно произнес:

— Всего лишь несколько вопросов, друг мой Менехм, и если ты поможешь мне, мы быстро все закончим. Мы хотим знать, знакомо ли тебе имя Трамаха, сына Мерагра, и Анфиса, сына Праксиноя, и Эвния, сына Трисиппа.

Менехм, собиравший на подиуме покрывавшие скульптуру простыни, остановился:

— По какой причине ты задаешь мне этот вопрос?

— О, Менехм, если ты отвечаешь на мои вопросы вопросом, как же нам закончить быстро? Идем по порядку: сейчас ты отвечаешь на мои вопросы, а потом я отвечу на твои.

— Я знаком с ними.

— По твоей работе?

— Я знаком со многими эфебами в Городе… — Он запнулся и дернул за простыню, которая никак не поддавалась. Терпения у него не хватало; в жестах читалась резкость борца; он воспринимал непокорность предметов как вызов. Он дал полотну две короткие попытки, будто предупреждая его. Потом сжал зубы, уперся ногами в деревянный помост и с грязным ворчанием дернул обеими руками. Издав такой шум, будто высыпали отбросы, и смешав бесплотные сборища пыли, простыня подалась.

Открытая в конце концов скульптура была сложной: она изображала человека, сидящего за заваленным свитками папируса столом. Незаконченное основание извивалось в бесформенном целомудрии девственного, не тронутого резцом мрамора. Фигура сидела спиной к Гераклесу и Диагору, и была так сосредоточена она на своем деле, что виднелась только макушка ее головы.

— Кто-нибудь из них позировал тебе? — поинтересовался Геракл.

— Иногда, — последовал лаконичный ответ.

— Однако, думаю, не все твои натурщики еще и играют в твоих спектаклях…

Менехм вернулся к столу с инструментами и готовил ряд разнокалиберных резцов,

— Я даю им свободу выбора, — не глядя на Гераклеса, буркнул он. — Иногда они делают и то, и другое.

— Как Эвний?

Скульптор резко обернулся. Диагор подумал, что ему нравится издеваться над собственными мышцами, как пьяному отцу — издеваться над детьми.

— Я только что узнал про Эвния, если ты к этому клонишь, — сказал Менехм; его глаза превратились в две неотступно следовавшие за Гераклесом тени. — Я никак не причастен к его припадку безумия.

— Никто этого и не говорит. — Гераклес поднял обе руки, как будто Менехм угрожал ему.

Когда ваятель снова занялся инструментами, Гераклес проговорил:

— Кстати, ты знал, что Трамах, Анфис и Эвний участвовали в твоих спектаклях тайком? Менторы в Академии запрещали им заниматься театром…

Оба костлявых плеча Менехма взметнулись вверх.

— Думаю, я что-то слышал об этом. Большего невежества мне видеть не приходилось! — И, сказав это, он снова в два прыжка поднялся по лестнице на помост. — Никто не в силах запретить искусство! — воскликнул он и с силой, почти не глядя, ударил резцом по одному из углов мраморного стола; в воздухе остался легкий мелодичный отзвук.

Диагор раскрыл было рот, чтобы возразить, но, казалось, передумал и делать этого не стал. Гераклес сказал:

— Они не боялись, что все раскроется?

Менехм обошел статую с озабоченным видом, будто ища еще один непослушный угол, чтобы его наказать, и ответил: