Афинские убийства, или Пещера идей

Они шагали по стое «пойкиле». Был час уборки, и рабы плясали с тростниковыми метлами, подметая накопившийся за прошедший день мусор. Этот многоголосый грубый шум, похожий на старушечью болтовню, накладывал (Гераклес не знал даже почему) какой-то оттенок издевки на страстное возвышенное настроение Диагора. Тот, абсолютно не способный воспринимать ничего с иронией, в этот момент более, чем когда бы то ни было выражал собой всю серьезность положения: опущенная голова, слог оратора на собрании и глубокие прерывистые вздохи.

— Я… на самом деле я не видел Эвния с прошлой ночи, когда мы оставили его в том театре… Поутру, еще до рассвета, один из рабов разбудил меня, чтоб сказать, что служители астиномов нашли его тело среди мусора на одном из участков Внутреннего Керамика. Когда он рассказал мне подробности, я ужаснулся… Первая моя мысль: «Я должен защитить честь Академии…»

— Думаешь, бесчестье одной семьи лучше, чем бесчестье одного учреждения? — спросил Гераклес.

— А ты думаешь, нет? Если учреждение, как в этом случае, более способно править и благородно воспитывать людей, разве должна уцелеть семья, а не учреждение?

— А какой Академии был бы вред, если бы все узнали, что Эвния, возможно, убили?

— Если в одной из этих смокв ты найдешь грязь или гниль, — Диагор указал на фигу, которую Гераклес подносил в этот момент ко рту, — и не знаешь, откуда она взялась, возьмешь ли ты другие плоды с той же смоковницы?

— Может быть, нет. — Гераклесу начинало казаться, что спрашивать платоников значит в основном отвечать на их вопросы.

— Но если ты найдешь грязную смокву на земле, — продолжал Диагор, — разве подумаешь ты, что в том, что она грязна, повинна смоковница?

— Нет, конечно.

— Вот так подумал и я: «Если в смерти Эвния виноват только он, Академия не пострадает; люди даже порадуются, что больная смоква отделена от здоровых. Но если за смертью Эвния стоит кто-то другой, как избежать хаоса, паники, подозрений?» Более того: подумай, ведь возможно, что хающие нас (а таких много) начнут проводить опасные параллели со смертью Трамаха… Представляешь себе, что случилось бы, если бы распространилась весть о том, что кто-то убивает наших учеников?

— Ты забываешь о небольшой детали, — усмехнулся Гераклес. — Из-за твоего решения убийство Эвния останется безнаказанным…

— Нет! — впервые испытывая восторг, воскликнул Диагор. — Тут ты ошибаешься. Я собирался рассказать всю правду тебе. Так ты бы и дальше втайне расследовал это дело, не представляя угрозы для Академии, и поймал бы виновного…

— Потрясающий план, — съязвил Разгадыватель. — Но скажи-ка мне, Диагор, как тебе это удалось? То есть ты что, сам вложил ему в руку кинжал?

Покраснев, философ снова принял меланхоличный и возвышенный вид.

— Нет, Зевса ради, мне бы и в голову не пришло дотронуться до трупа!.. Когда раб привел меня к тому месту, там были служители астинома и сам астином. Я рассказал им подготовленную по дороге версию и назвал имена моих старых учеников, которые, я знал, при случае подтвердили бы все, что я сказал… Именно тогда, заметив кинжал в его руке и почувствовав сильный запах вина, я понял, что моя версия весьма похвальна… На самом деле, Гераклес, разве не могло все произойти именно так? Астином, осмотревший тело, сказал мне, что все раны можно было нанести правой рукой… На спине порезов не было, к примеру… Правда, кажется, он сам…

Диагор умолк, уловив в холодном взгляде Разгадывателя отблеск раздражения.

— Будь добр, Диагор, не оскорбляй моего разума, приводя здесь мнение астинома, презренного уборщика мусора… Я — Разгадыватель загадок.

— А отчего ты думаешь, что Эвния убили? От него несло вином, он оделся женщиной, держал кинжал в правой руке и мог сам нанести себе все раны… Я знаю несколько страшных случаев, когда неразбавленное вино ужасно влияло на юный дух. Сегодня утром мне припомнился случай одного эфеба из моего дема, который впервые напился во время Ленейских праздников и бился головой о стенку, пока не умер… Вот… я и подумал…

— Ты, как всегда, начал выдумывать, — довольно прервал его Гераклес, — а я просто осмотрел тело: вот в чем большая разница между философом и Разгадывателем.

— И что ты нашел на теле?

— Одежды. Надетый на нем изрезанный пеплум…

— Ну и что?

— Дыры не совпадали с порезами внизу. Даже ребенок бы догадался… Ну, может, ребенок и нет, но я — да. Мне хватило простого осмотра, чтобы убедиться, что под прямым разрывом на ткани находилась круглая рана и что глубокому проколу на пеплуме соответствовала прямая поверхностная царапина… Совершенно очевидно, что кто-то одел его в женскую одежду после того, как были нанесены все раны… разумеется, вначале изорвав ее и испачкав кровью.

— Невероятно, — искренне восхитился Диагор.