В сентябре 1809 г. Головнин благополучно пришел в Петропавловск, выполнив первую часть программы экспедиции. В 1810 г. «Диана» ходила к побережью Русской Америки, а в 1811 г. отправилась исследовать Курильские острова. Здесь, на острове Кунашир, Головнин с шестью офицерами и матросами был захвачен японцами и провел в плену больше двух лет: с июля 1811 по октябрь 1813 г. Благодаря энергии друга и помощника Головнина лейтенанта Рикорда, оставшегося после него командиром «Дианы», весной 1814 г. Головнин возвратился в Петербург после семилетнего отсутствия.
В 1817–1819 гг. Головнин совершил кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка», в 1821 г. стал помощником директора Морского корпуса, а в 1823 г. был назначен генерал-интендантом флота и оставался им до самой своей смерти в 1831 г.
Перу Головнина принадлежат несколько книг, которые и сейчас читаются с живейшим интересом (см.:
«Диана» появилась в Саймонстауне в довольно сложный период истории этой части Африканского континента. Прошел всего год с момента окончательной оккупации англичанами Капской колонии. Правда, перед этим британские войска и администрация оставались здесь на протяжении семи лет — с 1795 по 1802 г., но все же крайний Юг континента еще оставался почти не затронутой влиянием европейских революционных событий поселенческой колонией. Это чувствуется, кстати, уже в самом употреблении Головкиным географических названий: будучи прекрасно ЗнйкоМ С английской номенклатурой этих названий, он тем не менее неизменно употребляет голландские, например «Капштадт» или «Си мансштадт».
Вместе с тем для поселенцев оставалось все еще очень острым, даже болезненным, чувство обиды на англичан, бесцеремонно захвативших страну, которую они, поселенцы, как им казалось, уже с известным основанием считали своей. Впрочем, англичане платили им тем же. Головнин очень хорошо показывает, до какой степени сложными были в тот период отношения в среде европейского населения Капской колонии.
Но путешественник хорошо видел и то, что разногласия и взаимная неприязнь англичан и африканеров (применительно к этому времени можно уже пользоваться этим словом для обозначения поселенцев) ни в какой степени не облегчают положения остатков коренного населения. Он, в частности, хорошо понимал и достаточно скептически оценивал «благодетельное влияние» парламентского Акта 1807 г. об отмене рабства в британских владениях. Точно так же он отнюдь не заблуждался относительно истинных причин, побудивших парламент в Лондоне принять этот Акт. В сообщениях Головнина о положении коренного населения, как ни кратки эти сообщения, ясно ощущается возмущение бесчеловечным отношением европейских поселенцев, например, к готтентотам. В то же время Головнин с полным основанием утверждает, что грубость, тупость, и умственная лень, которые ему пришлось наблюдать среди немалой части поселенцев-африканеров (чего стоит хотя бы упоминание о 87 книгах, прочитанных всем европейским населением Капштадта в Публичной библиотеке за девятнадцать лет!), порождены прежде всего возможностью нещадно и с полного благословения начальства эксплуатировать коренных жителей колонии. Здесь мы ощущаем боль и гнев истинного гуманиста, прекрасно видевшего разрушительное воздействие рабовладения в любой его форме на человеческую личность.
Надо сказать, что Головнин не ограничивался осуждением одного только рабовладения. С не меньшим негодованием говорит он и о «варварском купеческом правлении» Ост-Индской компании, которое характеризовалось мелочной опекой над колонистами и всяческими ограничениями их прав. Ясно видел он и то, что погоня за наживой уродует взаимоотношения людей: «сказать неправду в торговых делах ныне означается техническим выражением и не терять коммерческих расчетов»», — иронически констатирует Головнин. Таким образом, и становившееся на Западе нормой торгашество никакого восторга у русского мореплавателя не вызывало. Но потомственный дворянин и кадровый офицер, Головнин тем не менее хорошо понимал, насколько прогрессивными для своего времени были те буржуазные свободы, которые англичане принесли с собой в Южную Африку, пусть даже и для одного только «белого» населения Капской колонии. И немалым надо было обладать гражданским мужеством, чтобы в российских условиях 1819 г. с восхищением писать о «совершенной свободе говорить и делать все то, что только непротивно законам справедливейшим в свете и полной воле располагать и пользоваться произведением своих трудов».