Более чем на пятнадцать лет эта страна станет его страной. Возможно, никому другому не удалось прочувствовать ее лучше – пройденную вдоль и поперек, исследованную до мелочей, выстраданную. Страну, в которой он знал каждого жителя, где многим помог явиться на свет, а иных проводил в последний путь. Любимую им, прежде всего. Даже если отец никогда не говорил об этом, никогда ничего не рассказывал, до конца жизни не изгладятся в нем воспоминания об этих холмах, лесах, травяных просторах и, уж конечно, о людях, с которыми он встречался.
В пору, когда он совершал путешествия по северо-западной части страны, настоящих карт еще не появилось. Единственной имевшейся в его распоряжении печатной картой была карта из штаба немецкой армии с масштабом 1:300 000, составленная в 1913 году Мойзелем. Помимо верного отображения основных водотоков – Донга-Кари, притока Бенуэ на севере, и реки Кросс на юге, да еще двух древних городов-крепостей Банио и Кенту, карта страдала неточностями. Например, Абонг, самая северная деревня на территории медицинского округа отца, требовавшая более десяти дней пути, была на немецкой карте отмечена вопросительным знаком.
Поселения племен кака и мбембе находились так далеко от прибрежной зоны, что казалось, будто они принадлежали другому государству. Жившие там люди никогда не видели европейцев, кроме стариков, которые с ужасом вспоминали оккупацию немецкой армии, казни и похищения детей. Безусловно, они не имели ни малейшего представления о могуществе таких колониальных держав, как Англия или Франция, и ничего не знали о войне, готовившейся на другом конце мира. И тем не менее это не были области изолированные или дикие (в отличие от Нигерии, и особенно лесистых районов Огоджи, как об этом не раз говорил отец). Напротив, это был процветающий край, где выращивали фруктовые деревья, ямс, просо и разводили скот. Эти королевства находились в зоне влияния ислама, пришедшего туда из северных империй, из Кано, из эмиратов Борну, Агадеса, Адамавы, чему во многом способствовали торговцы вразнос, фулани и воины хауса. На востоке отцовского «участка» находились город-крепость Банио и страна племени бороро, на юге – очаг древней культуры народа бамум, султанат со столицей в Фумбане, жители которого вели постоянный товарообмен и считались признанными мастерами в области художественного литья и чеканки металла; они даже имели свою уникальную письменность, изобретенную в 1900 году султаном Нджойей. В конечном счете европейская колонизация очень мало затронула данный регион. С таким городами, как Дуала, Лагос и Виктория, его словно разделяли долгие годы пути. Горцы Бансо продолжали жить так, как они жили всегда: в замедленном темпе, в гармонии с окружающей их великолепной природой, они возделывали свою землю и пасли стада длиннорогих коров.
Снимки этого периода, сделанные отцовской «лейкой», свидетельствовали о его безмерном восхищении этим краем. Взять хотя бы поселение племени нсунгли, на окраине деревушки Нкор: эта Африка не имела ничего общего с прибрежной зоной, где всегда царила тяжелая атмосфера, где даже в растительности было что-то удушливое, таящее угрозу. А еще большее давление, наверное, оказывало присутствие там французских и британских оккупационных сил.
Здесь, напротив, открывалась страна с далекими горизонтами, безбрежным небом и просторами, в которых терялся взгляд. Отец и мама ощутили свободу, которой не знали ни в одном другом месте. Все дни они проводили в пути – иногда пешком, иногда верхом на лошадях, останавливаясь только вечером, чтобы заночевать под открытым небом, рядом с деревом, либо в случайном жилище, как например в деревушке Кволу, на дороге до Кишонга, – простой лачуге из засохшей грязи и листьев, где они подвесили свои гамаки. Как-то возле поселения Нтумбо, на плоскогорье, путь им преградило стадо, которое отец тут же сфотографировал с мамой на переднем плане. Они находятся так высоко, что кажется, будто мглистое небо опирается на полумесяцы коровьих рогов, закрывая вершины гор вокруг. Несмотря на плохое качество отпечатков, счастье отца и матери ощущается почти физически. На обратной стороне одной из фотографий, сделанной где-то на высокогорье страны мбембе, где они заночевали и откуда открывался величественный пейзаж, отец написал с несвойственной ему высокопарностью: «Это необозримое пространство в глубине – не имеющая пределов равнина».
Легко представить волновавшие отца чувства, когда он пересекал высокогорные плато и травяные равнины, взбирался по узким тропкам, змеившимся вдоль склонов гор, каждый раз открывая все новые панорамы, голубоватые линии вершин, выплывавших из облаков, подобно миражам, и омытых светом Африки – нестерпимо ярким в полдень или смягченным сумерками, когда красная земля и рыжеватые травы словно освещены изнутри тайным огнем.