Африканские рабы...

Эта страна, старинный импортер эфиопских рабов, играла все большую роль в нараставших поставках невольников в Турцию. Как отмечалось, Турция была вынуждена по мере сокращения притока невольников из Средиземноморья чаще использовать свои азиатские владения для компенсации этих потерь. Помимо этого, группы рабов из Аравии переправлялись на побережье Персидского залива и в Индию.

В XVIII в. появилось еще одно далекое и неожиданное направление — Россия. Самый знаменитый пример — Ганнибал, «арап Петра Великого», прадед Пушкина. Родившийся, очевидно, от турецкого янычара из гарнизона в Массауа и эфиопки, он был увезен в Константинополь, а оттуда отправлен в подарок царю. Став его личным слугой, Ганнибал сделал затем блестящую карьеру и получил чин генерал-аншефа. Эта история, первоначально уникальная для России, имела свое продолжение. В середине века императрица Елизавета собиралась привезти эфиопов, чтобы составить из них особый отряд лейб-гвардии и создать такую традицию для своих преемников^{282}.

Возвращаясь к Эфиопии, отметим, что в ней уже в XIX в. издавались распоряжения о запрете работорговли, но их выполнение наталкивалось на очень древние традиции, и поэтому не дало больших результатов. Так, Теодорос II (1847–1868), восстановивший единство империи после долгого периода анархии, объявил о запрете работорговли и принял меры к выкупу невольников. Он приказал отрезать правую руку и левую ногу тем, кто ослушается приказа, во всяком случае тем, кто продает в рабство христиан. Однако сам император терпимо относился к набегам за невольниками, когда их жертвы не являлись его единоверцами, а в походах он раздавал солдатам пленных в качестве вознаграждения. Теодорос, конечно, не мог сильно прижать крупных феодалов, получавших огромные пошлины с каждой головы невольников, проданных на их территории или пересекавших ее.

Его преемник Йоханныс IV (1871–1889) подтвердил запрет, но действовал более радикально, устранив всякое религиозное различие в делах работорговли и начав действительно применять закон на практике. Эта решимость вызывалась и интересами его международной политики. Эфиопия оказалась тогда под угрозой окружения Египтом после завоевания им южной части Судана, с одной стороны, захвата портов Массауа, Зейла и Бербера — с другой, а также Харара внутри самой Эфиопии, не говоря уже о попытке высадиться в Кисимайо, в Сомали.

Ощущая свою силу, египтяне дважды нападали на Эфиопию, в 1875 и 1876 гг., с целью оккупировать ее. Правда, они потерпели сильное поражение, но такая угроза сохранялась, и император стремился создать в Европе представление о себе как о прогрессивном человеке, чтобы обеспечить возможность поддержки западных держав в борьбе с противниками Эфиопии. Подобная ситуация, безусловно, складывалась в 1884 г., когда в разгар восстания махдистов вновь возникла угроза границам Эфиопии. Йоханныс подписал тогда договор с

Англией, обязавшись бороться по мере своих возможностей с работорговлей. Возможности у него оказались невелики, и по всей стране сохранялась прежняя практика торговли невольниками.

Ситуация начала понемногу меняться только с приходом к власти основателя модернизованной Эфиопии — Менелика, негуса Шоа, занявшего императорский трон после смерти Йоханныса в 1889 г. В подтверждение своего стремления к реформам он в момент коронации объявил о намерении присоединиться в следующем году к заключительному акту Брюссельской конференции, объединившей делегатов семнадцати стран с целью выработки совместных действий по уничтожению работорговли в Африке. Это международное обязательство было значительно более весомым, чем взятое предшественником Менелика по соглашению с одной только Англией. Но и в данном случае тоже надо учитывать влияние международной обстановки: ведь именно в этот период колонизаторы из Италии, Англии и Франции устанавливали свое господство на восточных берегах Африки.

Особенно угрожали Эфиопии итальянцы, трактуя по-своему Уччальский договор[42], подписанный с ними Менеликом всего через несколько месяцев после его вступления на императорский трон. Италия настаивала на своем праве установить над Эфиопией протекторат, а новый император энергично отказывался от такого понимания подписанного им текста. В таких условиях приходилось брать на себя особые обязательства, чтобы ликвидировать явный предлог для вторжения именно тех, кто удовлетворял свои колониальные амбиции, прикрываясь идеей цивилизаторской миссии, поскольку местное население, дескать, не могло само встать на путь прогресса.