Африканский ритуал

— Еще бы, ведь солдаты Санкула нередко режут женщинам головы, а сам капитан будто бы, говорят, поедает человечину.

— Кто сказал тебе такую глупость?

— Уже не помню.

— Плохо с памятью стало?

— Нет, хозяин, честное слово, не помню, кто это сказал. Но здесь, в поселке Банинга.

— Из местных?

— Нет, хозяин, я же не общаюсь с местными. Вы запретили это.

— Значит, от солдат охраны?

— Да, но кто именно, хоть убейте, не помню, да и давно это было.

Настольный телефон внутренней связи, стоявший на столике гостиной дома дивизионного генерала, издал сигнал вызова.

— Черт! — недовольно пробурчал Кубиде. — Кому там невтерпеж ранним утром?

Он, не одеваясь, прошел в гостиную. Снял трубку.

Абена приподнялась, повернулась так, чтобы попытаться услышать слова генерала неповрежденным ухом.

— Слушаю! — кратко бросил в динамик Кубиде. — А, это ты, Канзите, говори… ладно, испанец подождет, сейчас главное наказать племя руала.

Абена Лемби вздрогнула, руала — ее родное племя. Люди генерала захватили ее, когда она выезжала к родственникам в город Сибо. Одинокой девушке не следовало бы ехать одной, но провожатых не нашлось. Рядом с чередой торговых рядов, недалеко от дома родственников, ее приметил патруль соединения генерала Кубиде, и через несколько мгновений она оказалась внутри армейского внедорожника. Пыталась кричать, отбиваться, но ее ударили по голове, и очнулась она уже в поселке Банинга, в доме генерала. А сейчас проклятый насильник, выдававший себя ревнителем справедливости и установления сильной власти в республике, терзаемой внутренней междоусобицей, говорил о том, что главное — это наказать племя руале. Но почему? За что? Она продолжала слушать.

— …Да, Салиф, с Санкулом. Хабиду не привлекать… 30-го числа, подтверждаю. Хабиду пусть продолжает охранять испанца и допрашивать его. После Байры вплотную займешься этим Нике. Я должен знать, где испанцы спрятали добытое золото и алмазы… не сомневаюсь. …Вопрос? Спрашивай… Да, всех, никого не жалеть и не выпускать. Хижины сжечь. Вождю особую казнь, пусть лично Санкул этим займется. Он мастер на изощренные пытки и казни… Ну, конечно, и ты… Хорошо, решайте между собой, но чтобы вождь умирал долго, мучительно и перед дикарями. …Да, с его казни и начните работу по деревне. Она должна исчезнуть с лица земли… Трупы? Бросить, ночью гиены сожрут. …Все, готовьтесь, без особой необходимости меня не беспокоить, буду готовиться на Конгресс африканских племен… Да, до связи, майор.

У Лемби внутри все похолодело. От услышанного тело пробила дрожь.

Вернувшись, Кубиде заметил изменение состояния наложницы и спросил:

— Что с тобой, Абена?

— Тело болит, господин.

— Это сладкая боль.

— Да, конечно, но все же боль.

— Ты жалуешься?

— Нет, господин. Я ваша раба, и вы вправе делать со мной все, что хотите.

Генерал присел на кровать, пристально взглянул в глаза наложницы:

— Нет, ты меня обманываешь. Твоя дрожь не от боли.

— Клянусь, хозяин, от нее. Отчего же еще?

— Может быть, ты слышала, что я говорил по телефону?

— Что вы! Мне и в голову не могла прийти такая мысль.

— Смотри, поймаю на обмане, накажу жестоко.

— Да, господин.

— А сейчас забирай тряпье и ступай в свою комнату. Приводи себя в порядок. Вечером ты должна быть веселой и страстной. Как всегда.

— Извините, господин, я хотела бы на день отпроситься в деревню. Там у меня больная мать, брат же еще молод, чтобы как следует ухаживать за ней. Надо нанять соседку, чтобы смотрела за матерью.

— Ну, конечно, Абена, — скривился генерал. — Я отпущу тебя. Но не сейчас. Ты поедешь туда, скажем, во вторник, 31-го числа. Более того, я давно не был на прииске в районе проживания руала, поэтому отвезу тебя в деревню сам. Это тебя устроит?

Разве могла наложница сказать — нет, мне надо попасть в Байру сегодня. Поэтому, шмыгнув носом, она кивнула:

— Да, конечно, господин.

— Ступай!