Агасфер. Золотая петля. Том 1

– Не каркай, Потылицын! «Как положено, как положено»… Без тебя знаю, как положено. Так ведь и мы с тобой неделю караулы не выставляем, и другие плевать на службу хотели! Ежели кто и высовывает нос из вагона на остановке, так только в размышлении дровишками разжиться, чтобы с холоду не околеть.

– Не дурной, понимаю… И все одно боязно… И конезаводчик, опять-таки… Я ведь здесь с двенадцатого года не был, Цепенюк! Может, конезаводчик давно лошадок своих на колбасу перевел!

– Типун те на язык, Потылицын! Не говори о худом, не приманивай! В самом крайнем случае отменим свою операцию – хотя чертовски жаль! Так все славно спланировали… И пещеры твои, как Божий знак…

Повернувшись, Цепенюк застучал рукояткой револьвера по солдатскому вагону. Рявкнул в приоткрывшуюся дверную щель:

– Рота, выходи строиться! Не спать, бегом марш! Взводные, выстроить караульную цепь вдоль состава. Интервал двадцать шагов. Никого от станции до вагонов не допускать, стрелять на поражение. Третий взвод: четверо под команду есаула Потылицына, восемь человек ко мне, остальные в резерве. Вопросы есть?

– А чехи гутарили, шо только их приказы выполнять треба, – несмело просипел кто-то из шеренги.

– Это кто там пасть разинул? – рявкнул Цепенюк. – Я те сейчас покажу – «чехи»! Своего командира не признавать?!

Выхватив у взводного фонарь, Цепенюк двинулся вдоль строя, светя в лица солдатам. Определив жертву, протянул руку и выволок из второй шеренги щуплого малороса. Оскалился, подтянул лицо солдата к своему, нешутейно встряхнул:

– Так это ты, сволочь, приказы своего командира выполнять не желаешь?

– То не я, гражданин офицер! – начал креститься солдат. – А приказ насчет чехов вы сами доводили до личного состава… Гражданин…

– Какой я тебе гражданин, сволота?! Был, есть и останусь вашим благородием! Повторить!

– Нетути чичас благородиев! – услыхав одобрительный ропот солдат, осмелел малорос. – С семнадцатого года нетути…

Договорить он не успел – Цепенюк дважды выстрелил ему в грудь, выдернул из рук падающего солдата винтовку, бешено повернулся к шеренге:

– Ну! Кто еще думает, что «ваше благородие» отменено?! А? Примолкли, с-скоты!

Отпихнув ногой тело солдата, продолжил командовать:

– Взводные, эту падаль убрать! Людей по местам выставить, через две минуты доложить! Сомневающихся буду расстреливать на месте, по законам военного времени! – Цепенюк, все еще тяжело дыша, повернулся к Потылицыну, мелко перекрестил его: – С Богом, Петро! Ежели что – по поселку лошадок поищи. Давай, давай, не телись тут.

Взводные, словно проснувшись, заорали на солдат, щедро начали раздавать затрещины и зуботычины. Цепенюк, проводив взглядом товарища с четверкой солдат, повел отделение к вагону с золотом. Не пряча револьвера в кобуру, приказал сорвать с дверей пломбу и сбить замки. Вскрыли вагон. Несколько солдат, оставив винтовки товарищам и опасливо поглядывая на револьвер в руке есаула, запрыгнули в темный зев дверного проема, стали подтаскивать и подавать вниз тяжелые ящики. Сам Цепенюк, поминутно поглядывая на луковицу часов, отошел от греха в сторону: а ну, как в других вагонах кто всполошится?

Вскоре на снегу вырос неровный штабель из нескольких десятков ящиков. Цепенюк, сначала шепотом, а потом и в голос матеря копушу-Потылицына, совсем извелся, без конца нырял под вагон, прислушивался к звонкой тишине, нарушаемой лишь далеким тоскливым собачьим воем, да пыхтением паровоза.

* * *

Отдав проклятым гоям снотворное и спирт, фельдшер запер за ними дверь. Присев, он принялся стонать, раскачиваться и бить себя кулаками по голове, бормоча:

– Что я наделал, мой бог! Что я наделал! Сейчас эти выродки отравят иностранных офицеров, а виноватым останется, как всегда, бедный еврей! Бог мой, но разве у меня был другой выход? Не дал бы веронал – они убили бы и жену, и меня…

В вагоне стояла мертвая тишина, и Эдельман, бормоча под нос полузабытые слова молитвы, рискнул выглянуть наружу. На цыпочках прошел в чешскую половину вагона, пощупал пульс у замерших в разных позах легионеров.

– Бог мой, если бы у меня был зонд и помощник, я попробовал бы промыть им желудки и нейтрализовать веронал угольной кислотой. Но у меня ничего нет! Значит, я просто помог их убить…

Фельдшер вернулся в купе, попытался отскрести иней с замерзшего стекла. Зачем этим негодяям потребовалось травить чехов? Ответ на этот вопрос нашелся быстро, когда Эдельман услышал приглушенный двойным стеклом скрип снега под солдатскими сапогами, а потом – характерный визг откатывающейся двери теплушки. Золото! Они захотели украсть золото, и ради него убили шестерых чешских легионеров!

Следующая мысль логически вытекала из первой: когда золото будет украдено и спрятано, есаулы вернутся и убьют свидетелей. И его, и жену… Надо бежать – но куда?

Прокравшись в тамбур, Эдельман с трудом приоткрыл наружную дверь и чуть не задохнулся от обжегшего легкие морозного воздуха. Да разве можно выносить на такой холод больного человека?! И где стоит поезд? Это маленький разъезд или большая станция?