– Не простые то яшшики были, малец. Вишь как получается: адмирала того Верховного наверняка к стенке красные поташшили. А без него злыдни из евонной охраны, думаю, решили малость золота покрасть. А куды его прятать? Землю-то и правда не продолбишь зимой – вот и присмотрели часовенку. Шпуры ты поминал, Енька – я еще с Германской войны помню: саперы такие дырки в земле делали, чтобы взрывчатку заложить и чтобы посильнее рвануло. Вот и энти наши «благодетели» решили в часовенке натыренное золото укрыть. Навозят, сколько смогут – и стены подорвут динамитом, чтобы от глаз людских скрыть. Понял?
– А мы-то зачем прячемся? – не отставал малец.
– Потому как мы свидетели сей покражи, Енька. Офицеры на своих поездах дальше воевать уедут, а мы-то, получается, знаем насчет часовни! Выкопать то золото Николашкино, стало быть, могем, по их разумению. Или разболтать кому. А мертвые свидетели никому ничего не скажут, понял? Давай, лезь ко мне под шубу, поспи чуток…
Но поспать в ту ночь беглецам так и не удалось. Только пригрелись – громыхнул взрыв неподалеку, от которого с насыпного потолка посыпалась пыль и заорали куры.
– Куды полез? – Дед перехватил любопытного Еньку у самых дверей. – Сиди покамест! Чую, что не все еще кончилось.
Как в воду дед глядел. Вскоре со стороны часовни ветер донес треск выстрелов. Дед перекрестился в темноте.
– Чего это, дед?
– Ты говорил, что солдаты там офицерам помогали? Ох, грехи наши тяжкие… Оне – тоже свидетели. Их наверняка и постреляли. Счас и в нашу избу пожалуют… А мы-то туточки, – невесело хмыкнул Михей.
Немного погодя послышались одиночные выстрелы со стороны поста, потом потянуло гарью. Михей не утерпел, сам в щель выглянул, перекрестился и объявил:
– Вот мы без избы, бабоньки, и остались. Полыхаеть в полнеба!
Бабы захлюпали: как же так? Зимой без крова пропадешь… Всё порывались бежать смотреть – может, еще чего доброго из огня вытащить? Но Михей никого из курятника не выпустил, даже до ветру. Сидели и дрожали от холода остаток ночи, пока не развиднелось. И только когда загудели паровозы и послышался далекий стук колес тронувшихся друг за другом составов, посельщики рискнули выбраться наружу.
Собрались все у головешек догорающей избы – единственные оставшиеся в живых обитатели блокпоста Чалдон. А вот коней расхитители золота просто бросили у вокзала, даже не выпрягли из саней. Не было бы, как говорится, счастьишка – да несчастье помогло: стали теперь оставшиеся в живых чалдонцы богаче на две подводы с лошадьми. Жить, посовещавшись, перешли в давно заброшенный дом объездчика путей.
Енька откопал на почерневшем от копоти остове печи спрятанный там офицерский подарок – револьвер. Сохранился, даже патроны в барабане от жара не взорвались. И монетку одну блестящую с профилем бородатого дядьки нашел – видать, офицеры обронили, пока торговались насчет коней с подводами. В доме Лапотуни бабы позже тоже нашли два с лишком десятка золотых монет – не успел спрятать, под пулю попал, горемыка. Сложили все монетки в крынку негодную, с трещиной, и в курятнике закопали. Мало ли…
Пострелянных у развалин часовни солдат собрали в одно место, у оградки маленького кладбища, уговорившись похоронить по-людски ближе к лету, когда земля оттает.
Двенадцать солдатских винтовок, что рядом с покойниками у взорванной часовенки так и лежали, дед Михей собрал, почистил, смазал, за неимением оружейного, лампадным маслом, завернул по две-три штуки в куски холстин и по весне под нижний венец жилой избы засунул. Мохом заткнул, землей присыпал – не пропадать же добру! Потихоньку от других посельчан дело хотел сделать – да разве от Еньки востроглазого укроешься! Подглядел малец, в головенке зарубку сделал, спрашивать ничего у деда Михея не стал и молчать решил. Дед-то старый, помрет скоро. А он, Енька, вырастет – может, охотником станет. А может, воевать с кем-нибудь пойдет… Вот винтари и пригодятся!
О захороненных под развалинами взорванной часовни ящиках дед Михей велел молчать до гробовой доски: мало ли кто приедет еще на блокпост? Ничего не видели, ничего не знаем. Поезда стояли долго после Рождества – было дело. Какие-то офицеры бегали, лошадей реквизировали. Часовню вот взорвали… А зачем, для чего? Мы, мол, люди темные, нам не докладывали…
Глава восемнадцатая
Новое назначение Василия Блюхера
(Москва, 1921 год)
Отправление дальневосточного экспресса Москва – Владивосток задерживалось. Дежурный по Северному вокзалу столицы, в отличие от привычных к задержкам пассажиров, явно нервничал. Переминаясь у сигнального колокола, он то поглядывал на огромную луковицу станционных часов, то на висящий рядом с его постом телефонный аппарат. Но телефон молчал, а помощник начальника военных сообщений Красной армии и вовсе огрызнулся, когда дежурный в третий раз попробовал сунуться к нему с вопросом: