Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи

Амуда оказалась не самым спокойным городом. То и дело происходили ночные набеги из-за турецкой границы, и на улицах начиналась беспорядочная стрельба. Случались попытки похищения женщин. Они редко заканчивались успехом, но иногда кто-нибудь подвергался ограблению или получал повреждения. В целом же мы не подвергались серьёзной опасности, ведь французская армия в то время успешно контролировала эту беспокойную часть Сирии и границу, и мы знали, что если набеги и случаются, то только очень быстрые и случайные.

В первом сезоне в нашу экспедиционную команду входили, кроме меня, Агата, Робин Макартни и Ричард Барнетт, а число нанятых рабочих достигало приблизительно ста сорока. В основном на нас работали арабы и курды, а также небольшая группа езидов, мирных почитателей дьявола[61]

с Джебель-Синджара, и несколько случайных христиан. Вдобавок несколько наших лучших рабочих оказались турками, сумевшими тайно перебраться через границу. Их пребывание в стране было незаконным, но турки отличались физической силой, хотели работать, и мы наняли их без колебаний. Они пересекали границу в арабских головных уборах, а потом, благополучно добравшись до нас, тут же надевали турецкие шапочки. Мы ни разу не пожалели, что приняли их на работу. Здесь то и дело кто-нибудь нелегально переходил границу, как в одну, так и в другую сторону, но никого это особенно не волновало, хотя в отдельных случаях незадачливый нарушитель попадал под пулю. Что и говорить, порой было непросто управлять таким количеством людей разных национальностей, так как на раскопе царило настоящее вавилонское смешение языков, но всё же, несмотря на разнородность нашей команды, работа стопорилась на удивление редко.

Нашей задачей на первый сезон было постараться получить общую картину того, что скрывается в толще огромного холма. С этой целью я очертил участок земли размером приблизительно двадцать на двадцать пять метров, но не на самой верхней части холма, а где-то на семь или семь с половиной метров ниже вершины, в том месте, где произошло частичное обнажение и где мы могли копать с минимальным вредом для построек более позднего периода, лежавших ближе к поверхности. К концу сезона мы вырыли огромный шурф примерно пятнадцатиметровой глубины и добрались до нетронутого грунта, оставив позади огромное количество исторических и доисторических слоёв.

Верхний культурный слой принёс нам ряд архитектурных и прочих находок, принадлежавших, как мы доказали впоследствии, к периоду между 1900 и 1600 годами до н. э. На пятнадцать метров (почти пятьдесят футов) глубже на нетронутом грунте мы нашли самые ранние свидетельства поселений в Хабуре, относящиеся, как нам теперь известно, приблизительно к 6000 году до н. э. На самом дне этого огромного котлована находилось первое поселение, примерно соответствующее самым ранним слоям Ниневии в Ассирии. Оно представляло собой не более чем временную стоянку — подобную нашли при раскопках телля Хассуны к востоку от Ассура, где обнаружили древнейшие доассирийские руины.

В самом древнем слое Шагар-Базара, содержавшем следы глинобитных стен, на глубине пятнадцати метров мы обнаружили фрагменты так называемой самаррской керамики. Это совершенно изумительная расписная посуда, названная в честь типичной стоянки на реке Тигр, в девяноста милях к северу от Багдада, и в Шагар-Базаре мы нашли какое-то количество отличных образцов подобного типа. Среди встреченных нами вариантов росписи присутствовали не только характерные разновидности типичного для Самарры ступенчатого орнамента, но также примитивные изображения человеческих фигур, нанесённые прямо на посуду. Мы с интересом обнаружили, что эти расписные самаррские изделия предшествуют многочисленным слоям яркой и пёстрой халафской керамики, о которой я уже рассказывал в предыдущей главе.

В этом постсамаррском слое мы обнаружили не менее шести последовательных халафских поселений общей толщиной чуть более четырёх метров, покрывших, как доказали позднее при раскопках Ярым-Тепе в Джебель-Синджаре, большую часть долгого халафского периода. Среди наших находок было множество образцов керамики с орнаментом в виде бычьих голов (букраний). Некоторые относительно реалистично и натуралистично изображённые головы окружал пунктирный узор, и из них росли травы. Интересно, не приписывалась ли быку заодно способность вызывать дождь. В самых поздних слоях на смену букраниуму пришёл орнамент в виде голов барана, или муфлона, с рогами, смотрящими не вверх, а вниз. Также мы нашли множество разновидностей спиралевидного орнамента, характерного для поздних этапов халафской культуры. В девятом слое от поверхности нам встретились развалины стены, выстроенной эллипсом — не круглой, как стена толоса, но, безусловно, свидетельствующей о том, что где-то жители этого поселения строили и толосы — куполообразные здания возрастом более шести тысяч лет, часто встречающиеся при раскопках халафских слоёв.