Агата

Она снова посмотрела на меня, выпятив нижнюю губу как строптивый ребенок, и я с трудом подавил улыбку.

– Вы совсем не знаете Бернара, – продолжала она, – и я начинаю думать, что вы и меня совсем не знаете!

– Даже так?

– Так! Иначе вы никогда не предложили бы мне соблюдать покой. Единственное, в чем я могу находить успокоение, это безостановочная деятельность.

– Ага, – улыбнулся я.

– Что – ага? – передразнила она меня. – Бубните свои “гм” да “ага”, каким образом это может мне помочь?

Пожалуй, в этом она была права, но все же сегодня она так легко не отделается.

– А напомните-ка мне, мадам, в чем вам требуется помощь? – спросил я.

– Нет, это уже ни в какие ворота не лезет, – вскинулась она, – я к вам три года хожу, и вы меня об этом спрашиваете?!

– Я полагал, что вы ходите сюда, чтобы справляться со своими нервами. Мы с вами обсудили все, начиная с вашего детства и кончая вашим дыханием; безуспешно. Следующим шагом по логике вещей было бы перейти к настоящему, чтобы научиться менее трагически относиться к мелким обыденным проблемам. Но вы отказываетесь это делать. Так что позвольте спросить: какая вам, собственно, требуется от меня помощь?

Мадам Алмейда вся как-то опала, широкие плечи осели, тело складками нависло над многослойным животом, как бы оберегая его.

– Если вы желаете добиться улучшения, мадам, я вижу два пути. Возможно, они даже связаны между собой. Один состоит в том, что вы будете учиться придавать меньше значения пустякам и сократите число повседневных дел. Второй же путь – впустить в свое существование нечто осмысленное.

Она слушала меня, это было очевидно. Возможно, она пока не понимала, что именно я говорю, но она искренне старалась понять.

– Я имею в виду, что вы постараетесь находить время на то, что для вас действительно важно, на нечто большее, чем покупка продуктов и наведение порядка в доме. На что-нибудь, что будет приносить вам радость! Короче говоря, – поторопился я добавить, – на то, что вас интересует. И тогда все пустяки поблекнут.

– Все пустяки? – спросила она, опустив голову; нижняя губа дрожала.

– Да, – ответил я, – все пустяки, которыми вы старательно заполняете дни, хотя на самом деле это только злит вас. Должно найтись что-то другое!

Мадам Алмейда всхлипнула. Потом она неуверенно кивнула и подняла на меня глаза.

– Забавно, доктор, что вы так говорите, – сказала она. – Ведь и я всегда думала то же самое.

Наведение порядка

Вечером того дня я неожиданно почувствовал, что не могу мириться с тем, что дома у меня все выглядит так же, как всегда. Я осмотрелся, и хотя обстановка была мне прекрасно знакома, она показалась мне пошлой и неуместной. Я вдруг осознал, что за всю свою взрослую жизнь не приобрел для дома ни одной новой вещи, хотя бы вилки или нового матраса для постели.

Все досталось мне в наследство от родителей или было подарено ими, и я пользовался этими вещами, потому что они выполняли свои функции.

Я начал с отцовских картин. Одну за другой я снимал их с гвоздей и за этим занятием с изумлением обнаружил, как сильно выцвели стены. Всего картин было семь, и, если я закрывал глаза, мне было проще вспомнить, что изображено на них, нежели лицо отца. Многие из картин были написаны еще до моего рождения; они висели на своих местах испокон веку, и я не задумывался о том, нравятся они мне или нет. Потом я принялся за бюро. Я уже много лет не заглядывал в него, и теперь разбирал ящики с определенным любопытством. Мои родители не были сентиментальны; так, они никогда не рассказывали забавных историй о том, что я делал или говорил ребенком. Но в ящике я обнаружил шкатулку со своими молочными зубами, а на многих из полотен моего отца угадывались очертания, в которых я узнавал себя. Округлый отпечаток детской ступни на песке, между деревьев далекого леса – высокая фигура, а рядом с ней фигурка пониже.

В нижнем ящике я нашел скатерть и стал складывать на нее вещи, которые собирался выкинуть. Верхний ящик заело, но, дернув несколько раз посильнее, я его выдвинул. Оказалось, что в нем хранится часть отцовских принадлежностей для живописи: масляные краски и цветные мелки, тщательно упакованные пачками кисти и несколько заполненных набросками альбомов. Еще я нашел коробку с карандашами специально для меня; отец разрешал мне их брать, только когда мы вместе садились рисовать.