Агент на месте

Дрекслер оглядел его с ног до головы. Это был здоровый мужчина среднего роста с очень светло-каштановыми волосами, всего на несколько тонов темнее, чем у Дрекслера. Заключенный просто молча смотрел на него в ответ, не уверенный, кем был этот неарабец и на каком языке он говорил.

Дрекслер обратился к нему по-английски. «Тебя зовут Вити Такала. Вам тридцать шесть лет, и вы из Финляндии.»

Мужчина энергично закивал головой. «Да, это верно. Я видеооператор, работаю в ITN. Меня забрали из моего гостиничного номера прошлой ночью. Все мои документы в порядке».

«Я знаю, что это так, и я ценю это».

«Я не шпион!»

«Я тоже это знаю. Если бы это было так, тебя бы здесь не было».

«Кто… кто вы такой?»

«Что ж, я скажу вам, кем я не являюсь. Я не тот спасательный круг, на который вы надеялись».

Брови заключенного нахмурились. «Я не понимаю. Я требую поговорить с моим посольством».

«Боюсь, что это будет невозможно. Могу вам сказать, что у местных не самая лучшая консульская система в округе. И, к сожалению, здесь, в тюрьме Сайдная, нет отделения финского консульства». Дрекслер усмехнулся своей шутке и посмотрел на охранников, но они не говорили по-английски, так что юмор был ими утерян.

Заключенный просто склонил голову набок, рассматривая Дрекслера как сумасшедшего.

«Проблема в том, — продолжил швейцарец, — что у вас есть кое-что, в чем я отчаянно нуждаюсь».

«Что у меня есть? В моем гостиничном номере был со мной рюкзак. Проверьте это. Ты можешь получить все, что угодно. Камеры, компьютер… деньги. Все, что ты».

«Что мне действительно нужно, на самом деле, так это ваша личность. Я должен пробиться в Европу, и это проблема. Видишь ли… когда-то я был очень плохим мальчиком». Он поднял руку и исправил свое последнее утверждение. «Более одного раза, если быть предельно откровенным, поэтому я не нравлюсь европейцам. На самом деле, они охотятся за мной. Два года назад я перенесла небольшую пластическую операцию на лице, поэтому их камерам и компьютерам сложно меня распознать. Но попасть в Европу… это сложнее. Однако с вашей личностью я могу путешествовать свободно».

Финн медленно кивнул, думая, что понял. «Я понимаю. Вам нужен мой паспорт». Теперь он был заговорщиком. «Это правда. Мы с тобой похожи. Мы примерно одного роста, одного возраста. Ты можешь им воспользоваться. Просто отпусти меня».

Дрекслер на мгновение кивнул вместе с финном, они оба улыбнулись, а затем Дрекслер продолжил улыбаться, но его покачивание головой вверх-вниз внезапно превратилось в покачивание головой влево-вправо.

Все еще улыбаясь, все еще счастливый, насколько это было возможно, Дрекслер сказал: «Но ты не понимаешь этого, чувак. Ты не понимаешь».

Вити Такала перестал улыбаться. «Что не понимаю?»

«Один паспорт не сработает».

«Тогда чего ты хочешь?»

«Это не то, чего я хочу, друг; это то, что мне нужно. Мне нужно…» Дрекслер сунул руку под куртку, вытащил из наплечной кобуры пистолет FN и снял его с предохранителя. «Мне нужны ваши отпечатки пальцев, и просто нет приятного способа забрать их у вас, пока вы живы, поэтому я сделаю вам любезный жест, облегчающий вам задачу».

Лицо финна побелело, и его взгляд остановился на пистолете.

Себастьян Дрекслер направил пистолет мужчине в сердце. «Не знаю, любопытно ли вам, но врачи сказали мне, что в тот момент, когда этот пистолет выстрелит, у меня будет меньше тридцати шести часов, чтобы попасть в Европу, прежде чем отпечатки начнут распадаться».

У финна началось учащенное дыхание. Однако, благодаря этому, он смог прохрипеть: «Сэр… Я умоляю вас».

«Не надо умолять. Теперь я — это ты, а ты — это я, и я бы никогда не опустился до попрошайничества». Дрекслер сделал шаг назад и выпустил одну пулю в грудь мужчины.

Взрыв в маленькой комнате был оглушительным. 5,7-миллиметровый снаряд пробил сердце финна с расстояния менее трех метров. Охранники, стоявшие рядом с заключенным, держали его за плечи, когда он рухнул вперед, затем прижали его обратно к стене, когда Дрекслер сам помогал освобождать запястья Такалы от кандалов. Затем Дрекслер отошел в сторону, двое санитаров-мужчин вкатили каталку прямо в комнату и вместе с другими положили заключенного. Жертва лежала на спине, и ее выкатили из камеры предварительного заключения, прежде чем его глаза дрогнули и закатились, а последний вздох вырвался из легких. Когда они толкали его по коридору к операционной, Дрекслер крикнул по-арабски: «Часы тикают! Следите за руками! Берегите пальцы! Теперь они мои».

Дрекслер не мог наблюдать за процедурой на теле; ему нужно было подготовиться, поэтому, пока хирург и его команда работали в операционной, Дрекслер разделся и быстро принял душ. После этого он зашел в другую операционную, сел на ожидавший его там стул и протянул руки над столом, покрытым синей хирургической драпировкой. Медсестры расположили его руки так, чтобы ладони были обращены вверх, а вокруг запястий были обернуты кожаные бинты, чтобы он не мог ими пошевелить.