"Он выглядит, как немец", — прошептал Монк но, конечно, никто в этом не мог быть уверен, так как существовало очень много видов немцев, и они были на протяжении веков так тщательно перемешаны с граничащими и вторгшимися народами.
Ланни предложил: "Вид мундира может напугать его. Вам лучше немного подождать снаружи".
Монк вышел, а Ланни налил воду в оловянную чашку и окропил ею лицо человека. Тот пошевелился и застонал, но глаза не открывал. Ланни прошептал: "Поднимите голову", и Хофман поставил свой фонарь на пол и сделал то, что его просили. "У него весь затылок в крови", — заявил он.
Ланни поднёс воду к губам человека и попытался заставить его пить. Ланни должен был взять одной рукой в перчатке его челюсть и отжать её вниз, чтобы заставить его открыть рот. Затем он влил туда небольшое количество воды, и человек проглотил её. Он начал стонать:
Он вынул бутылку из кармана и откупорил ее. Хофман снова поднял беднягу, и Ланни влил несколько капель спиртного. Человек начал кашлять, а Ланни ждал, потом попробовал ещё раз больше. Одновременно он бормотал:
Мужчина открыл глаза. Один из них был повреждён, возможно, был бесполезен. Ланни продолжал шептать заверения, но, возможно, его слова не были поняты. В лице заключенного был ужас, и он слабо вскрикнул:
Ланни повторял снова и снова: "Мы друзья. Не бойтесь". Но заключенный начал хныкать слабым голосом. Очевидно, в эту камеру приходили с единственной целью только мучить его, и что бы ни говорили, это будет трюком.
Хофман прошептал на ухо Ланни: "Мы не можем оставаться. Наше время истекло". Но Ланни не хотел уходить, не попытавшись сделать что-нибудь ещё.
"У меня есть идея", — сказал он. Он стянул одеяло, открывая тошнотворное зрелище. Человека избивали со всех сторон, там была кровавая масса. Но Ланни привык к нацистским методам и ничего не комментировал. Он поспешно сложил одеяло, и сказал Хофману: "Поднимите его". Он положил сложенное одеяло под голову человека, лицом вверх. Затем он сел рядом с жертвой, склонившись над ним, и посветил крошечным фонариком в глаза. Ланни начал тихо пришептывать:
Заключенный смотрел на свет, и, возможно, понимал слова. Его хныканье прекратилось, и, видимо, он успокоился. Ланни начал водить своей свободной рукой перед его лицом, чуть ниже луча, не перекрывая его полностью. Он изменил свою формулу:
Ланни выключил фонарик и наклонился к лицу человека, шепча: "Мы друзья.
И Хофман услышал, и это поразило его! Во-первых, Пол, а затем Тейчер, первое имя было произнесено на немецкий манер, как "Пауль". Имя, которое, как Ланни, так и Хофман слышали в комнате для сеансов из уст старой польки, которая предполагалось говорила, как Люди Шульц! Добрый старик, который пытался помочь Труди, и кого нацисты подвергли пыткам! Это был он!
—
—
— Как ее имя?
"
— Не бойтесь, Пауль. Мы друзья. Ваши друзья и ее друзья тоже. Её звали Труди?
— Они сказали, что её так зовут.
— Нацисты сказали?
"Но она этого не говорила. Она мне не говорила". — По-прежнему ужас.
— Что они делали с ней?
— Они били ее, но она ничего не говорила.
— Она сейчас здесь?
— Нет, они забрали ее.
— Куда они забрали ее?
— В Германию.
— Почему они сделали так?
— Потому что она ничего им сказала.
— Они не убили ее?
— Я так не думаю.