Я тебе больше скажу, — Капустинская нагнулась к Летовой поближе и заговорила чуть ли не шепотом: — Когда твой Кортнев женился на Шиловой, он собственной рукой подписал себе смертный приговор. Я-то Шилову давно знаю и помню, что у нее с мужиками никогда отношения не складывались. Слишком непомерные требования она к ним предъявляла. Потом мы с ней долго не виделись — она создавала свою «империю» — ну и у меня, соответственно, тоже свои заботы имелись. Так что Дианка за эти несколько лет окончательно переродилась, а я поначалу этого и не заметила — тебе вот верить не хотела, когда ты мне слова Кортнева передала. Я только сейчас стала пошмать, что Дианка, в сущности, шизофреничка, сумасшедшая. А поскольку у нее миллионы и целая армия так называемых сотрудников — то сумасшедшая смертельно опасная.
Да ладно тебе, — сказал Борис, которому уже порядочно надоело слушать все эти страсти-мордасти. — Может, не стоит так уж сгущать краски? Кортнев и в самом деле мог в ресторане кое-что приврать — чтобы Летову разжалобить и выведать у нее планы Шиловой. Ты же сама раньше так считала! Вот бабы! — покрутил он головой. — Никакой стабильности в голове. Дня не прошло, а ты, Валька, уже на 180 градусов свою позицию меняешь.
А это гибкостью мышления называется, — съязвила Валечка. — Но ты, Боренька, не волнуйся — тебе это не грозит. Ты у нас стабилен, как вон тот кирпич!
Марина заметила, что в машине начала завязываться привычная склока и Борису с Валентиной вроде бы стало уже совсем не до нее. Между тем вопрос, как ей быть, так до сих пор и оставался открытым. Дернув Бориса за рукав, а Капустинскую — за выбившуюся из-под шапочки светлую прядь, Маринка крикнула:
Вы что? Опять за старое? А на меня вам, стало быть, наплевать? Делать-то что будем? Давайте сначала придем к общему мнению, а потом можете опять собачиться, если вам это доставляет удовольствие!
Как? Разве ты еще не поняла? — возвела на Летову удивлённые серые глаза Валентина. — Что бы тебе Шилова ни предлагала — соглашайся. Но денег проси больше — гораздо больше, чем раньше. Пусть она думает, что на жадности тебя поймала — она ведь и без того уверена, что каждого можно купить, вопрос только в цене… Это для нее в порядке вещей. Кстати, о том, что тебе нужны деньги, она преотлично осведомлена. Так что ты смотри не продешеви — набивай себе цену. С нами, конечно, поделишься — не без того. Что же нам — без денег теперь сидеть? Но и мы с Борькой простаивать не будем, потому что с этого дня наше агентство «БМВ» временно берет на себя охранные функции. Будет охранять жизнь, здоровье и достоинство госпожи Летовой М. Н. И если понадобится — вице-президента Кортнева.
* * *
У Черкасова пили пиво и вели беседу.
Я эту суку Тимонина по стенке размажу! — здоровенный жилистый кулак Гвоздя с силой врезался в стол. Тоненькая фарфоровая тарелочка с солеными крекерами, которая ненароком оказалась на пути этого ударного устройства, тихонько хрустнула и развалилась на две неравные части.
Мамонов хмыкнул, Черкасов поморщился. Сунув руки в карманы, Александр Николаевич принялся расхаживать по своей огромной гостиной, временами с неодобрением посматривая на Гвоздя. Мамонов ликовал, правда, про себя — стараясь не показывать этого Черкасову, а уж тем более взбешенному десантнику. Турок с невозмутимым выражением лица сидел в углу у стеклянной двери и курил, стряхивая пепел в металлическую крышечку от бутылки из-под виски — лень было вставать и идти к столу, где красовалась устрашающих размеров хрустальная пепельница в виде лебедя.
Ты бы лучше свое настроение в Измайловском парке демонстрировал — этому самому Тимонину, — грозно нахмурив брови, сообщил свое мнение Черкасов. — А то ведь получается, что он тебя просто-напросто надул.
Александр Николаевич, — взмолился Гвоздь, — этот Тимонин — гриб грибом. Маленький, как шкет, грязный, бородатый — а уж руки у него трясутся, как у последнего алконавта.
Десантник настолько распалился от злобы, что рванул воротник своей не слишком свежей рубашки — при этом верхняя пуговка отлетела и с костяным щелчком стукнулась о концертный рояль «Стейнвей», стоявший сбоку от огромного окна, затянутого кремовой шторой.
Налив себе пива, чтобы остудить кипевшее ненавистью горло, Гвоздь снова обратился к Черкасову:
Я все делал, как меня учили. Запугал Тимонина, сунув ему под нос нож, а потом быстро допросил. При этом следил, чтобы он не задумывался, когда отвечает. Он и не задумывался. Выдавал все, что знал, сразу. Конечно лучше было бы привезти его к вам, Александр Николаевич. Но катить по аллее коляску с чуркой и одновременно конвоировать Тимонина было бы затруднительно. К тому же вокруг было много народу, да и ментов, кстати, тоже. Тимонин мог внезапно броситься к ним, и тогда мы с Мансуром сгорели бы, как свечки.
А что же ты не позвонил — хотя бы по одному из телефонов, которые назвал тебе этот Тимонин? Не проверил их сразу же, при нем? — в свою очередь поинтересовался Мамонов, наливая себе пива в высокую стеклянную кружку с рекламной этикеткой концерна «Бавария».