Агнесса среди волков

В отличие от Марка Сережа всегда был очень серьезен, и фирма у него тоже была очень серьезная — ее организовали еще во времена Советского Союза несколько бывших офицеров МВД. Сергей сначала внимательно меня выслушал, потом открыл дипломат, вынул оттуда диктофон и стал задавать мне вопросы; отвечая на них, я изложила всю историю заново, стараясь говорить кратко и четко. Сергей с самого начала отмел версию о том, что я все нафантазировала, очевидно, он до сих пор был обо мне, вернее, о моих умственных способностях, хорошего мнения. Его интересовало все: и как выглядела старая цыганка, и от кого мог получить обо мне информацию экстрасенс Владимир Петрович, и даже в какую сторону был изогнут сломанный нос того из нападавших, кого я смогла рассмотреть. Сергей знал про мою фотографическую память — впрочем, все мало-мальски меня знавшие были знакомы с этим фактом — и заставил меня использовать ее на все сто. Я, например, сама не представляла, что запомнила того типа в кожаной куртке гораздо лучше, чем мне казалось, хотя видела его только мгновение. Сейчас, закрыв глаза, я обнаружила, что, сосредоточившись, могу мысленно вызвать его образ. Я снова как наяву увидела это удлиненное лицо с отклоненным вправо носом неправильной формы, причем на этот раз разглядела его лучше: у наружного края левой брови у него было какое-то темное образование — то ли прыщ, то ли бородавка, то ли родинка.

Сергей долго расспрашивал меня про «Компик» и его сотрудников; я чувствовала себя неудобно, потому что не считала себя вправе выдавать информацию о фирме брата без его ведома. В конце концов мы договорились, что я поговорю с Юрой, и Сергей сам с ним свяжется. Зато о Миле я говорила совершенно свободно — ведь это не было связано ни с какими коммерческими секретами, а всего лишь с личной жизнью моего брата, а что может быть для него более ценным, чем жизнь обожаемой сестрички?

Да, Сергей отнесся ко всей ситуации весьма серьезно. Но я не хотела бы, чтобы люди из «Ксанта» знали, с кем я сегодня встречаюсь.

Я шла, оглядываясь через плечо чуть ли не каждую секунду. Еще немного такой жизни — и я стану настоящей невротичкой! Но улицы были пустынны, изредка мне встречалась старушка, возвращавшаяся из магазина с полной сумкой, да ярко одетые дети с ранцами спешили домой из школы. Ноги сами меня несли на улицу моего детства, мне показалось даже, что не нужно было заставлять Катю искать рыжего Генку, я бы сама нашла его дом по наитию.

Но, как оказалось, Генка все-таки переехал — от того типично замоскворецкого двухэтажного домика, где он когда-то жил, остался лишь фасад, а его семью переселили в близко стоящее здание сталинской постройки. Это я узнала уже от него самого. Накануне мы договорились встретиться с ним в том самом дворике, где жил когда-то Островский. Я обычно не опаздываю на деловые свидания — а это свидание было чисто деловым, — и было без пяти три, когда я подошла к месту встречи, но Генка уже меня ждал.

Он явно не ожидал встретить такую хорошо одетую и холеную даму, какой я ему показалась, и заметно оробел. На людей, которые меня знали когда-то, я произвожу именно такое впечатление — они меня часто просто не узнают. Я к этому привыкла — я здорово изменилась с юности, и, кажется, в лучшую сторону.

Генка же изменился мало, разве что волосы его уже не пылали огнем, а заметно потускнели. Генка — из тех людей, которые всегда хотят не быть, а казаться; в детские годы ему льстило мое внимание, ему нравилось, что на него обращает внимание девочка, хотя я относилась к нему в те давние времена только как к товарищу по проказам — я тогда презирала девичьи жеманные игры и предпочитала общаться с мальчишками. У меня на левой ладони до сих пор сохранился шрам: это во время игры в войну я бежала из плена и, выпрыгивая из разбитого окна полуразрушенного дома, сильно порезалась осколками стекла; Гена, который был со мной в одной команде, сиганул из окна вслед за мной, но ему повезло больше: он только поцарапался.

Теперь он как будто забыл о существовании разбитых окон и использует в качестве входа и выхода только двери, как и положено, правда, нередко вышибая их ногой. Он был одет так, чтобы любой мог увидеть, какой он крутой: черный плащ, как у мафиози из какого-нибудь Чикаго, длиной чуть ли не до сапог, скрывал всю остальную одежду, темная кожаная кепка была надвинута на самый нос, так что глаз было почти не видно, и лишь за ушами из-под кепки выбивались пряди давно немытых волос. На запястье у него были часы, как мне показалось, аж с двумя компьютерами, в руке он крутил какой-то брелок с ключами якобы от машины — все это я заметила сразу, но он постарался привлечь мое внимание, когда, якобы разминая закоченевшие мышцы, продемонстрировал несколько движений из арсенала у-шу.

— Ты молодец, Агнесса, вовремя, — сказал он в качестве приветствия, — а то погода такая, что можно запросто окоченеть.