Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы

— В Харькове дело было. В хрущевские времена. Любил Никита Сергеевич всякие совещания, слеты передовиков сельского хозяйства проводить. И, как правило, в Москве. Поездка в столицу в те времена даже для таких больших начальников, как председатели колхозов, была не рядовым событием. И вот собрали человек десять председателей из области и повезли в Москву, Никиту Сергеевича слушать. Приехали в Белокаменную, разместились в гостинице. Пришло время ужинать. Спустились в ресторан. Заказали еду, ну, и к еде кое-что соответственно. Тогда с этим делом напряженки не было. Приносят закуски, графинчики запотевшие. Налили по одной, по второй. Вот-вот должны горячие блюда нести. Опрокинули по третьей, остатки закусок подобрали. Новичок среди них попался, впервые в Москву приехал. Мнется, вроде хочет сказать что-то, да не решается. Что у тебя там, спрашивают у него. Да вот вроде икру заказывали, но не несут почему-то. Очень хотелось мужику икры попробовать, ни разу в жизни не приходилось. Компания переглянулась. Действительно, вроде икру не приносили. А заказывали ли мы ее, усомнился кто-то. Подозвали официанта. Заказывали, отвечает. Так почему тогда не несешь, если заказывали, повышают голос труженики сельского хозяйства. Да я вроде приносил, оправдывается официант, десять порций было. В специальной посудине, и показывает, в какой именно. Тут один из компании вроде как смутился. Да, говорит, была одна порция, так я ее «з’ïв».

Но вернемся к предпоследнему заседанию Секретариата. Шенин, в отличие от Ивашко, баек не рассказывал, председательствовал довольно энергично, и тем не менее просидели до девяти вечера. Назавтра с утра я принялся за подготовку сообщения для печати. Порядок здесь существовал такой. Текст, обычно шесть-семь машинописных страничек, передавался в общий отдел, где его регистрировали, ставили красный штамп. Оттуда отчет попадал Ивашко. Потом его читали другие секретари, и каждый считал своим долгом высказать какие-нибудь замечания. При этом, за исключением, пожалуй, Дзасохова, никто ничего не правил.

Александр Сергеевич иногда вносил серьезные коррективы, как правило, содержательного характера. Со многими из них нельзя было не согласиться, и я с благодарностью принимал их. Но немало было и вкусовщины, субъективизма, замены одних слов другими, которые ничего, кроме изменения строя фразы, не давали. Что же касается других секретарей, то их замечания в основном сводились к подчеркиванию отдельных словосочетаний и резолюциям на полях либо внизу страницы.

Резолюции были примерно такого характера: «Слова «партийные организации и комитеты» повторяются в абзацах № 1, 2, 3 на первой странице, в абзацах № 3, № 4 на второй странице» и т. д. Сначала я ничего не понимал, а потом узнал, что эти тексты секретари сами не читают, а передают помощникам, которые оценивают написанное со своей колокольни. Самое главное правило при подготовке любого аппаратного документа заключалось в том, чтобы не допустить близко стоящих одинаковых слов. Помощники и действовали согласно этому многолетнему правилу.

Напрасно я доказывал, что перед ними не аппаратный документ, а живой журналистский репортаж, написанный по законам этого жанра. На меня смотрели непонимающими глазами. И нередко довольно сурово отчитывали: почему такой-то секретарь, помощником которого был мой собеседник, дается в сообщении перечислением, через запятую, а такому-то отведено два абзаца? Не надо ссорить между собой секретарей, понижая голос, доверительно советовали мне, не надо никого выделять. Отводите каждому равное количество строк, и вами будут все довольны.

А читатели? — возражал я. Это же будет скучнейшая протокольная справка. Кто ее одолеет до конца? Репортаж и есть репортаж, он дает возможность высказать свою точку зрения по поводу развернувшейся дискуссии на Секретариате, изложить разные мнения, сопоставить их, сгруппировать вопросы по темам или оттенкам. Вы посмотрите, как пишут газеты о работе сессий Верховного Совета, съездов народных депутатов. Сколько умных наблюдений, выводов, критики, наконец! Авторы не заискивают перед депутатами, а смело и даже иронично препарируют их выступления. Потому эти материалы и читабельны.

Меня терпеливо выслушивали, снисходительно улыбались (ох уж эти журналисты, сколько с ними, капризными, мороки!), и все оставалось по-прежнему.

Иногда доходило до абсурда. Общий отдел размножал текст сообщения и для ускорения передавал копии членам Секретариата. Чтение шло параллельно. Бывало так, что в один и тот же абзац разные секретари вносили прямо противоположные правки. Как выходили из подобной щекотливой ситуации, знал только Геннадий Орлов из общего отдела, помогавший мне в этих делах. Случалось и так, что уже прочитанный и завизированный Ивашко текст вызывал вспышку глухого недовольства у Дзасохова.

— Ты, кажется, уже исписался, — сказал мне однажды Дзасохов. — Из твоего текста не вытекает дух обсуждения, не предстает атмосфера заседания.