Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы

Против гласности никто, конечно, не возражал, но кое-кто из ленинградских руководящих товарищей был не против того, чтобы рассматривать ее только в виде рупора, направленного в сторону народа, — приятное, милое сердцу дело выступать в роли этакого доброжелательного вещателя, который милостиво разрешил себе поделиться с публикой некоторыми мыслями о ее, публики, жизни. Ох, как непросто сознавать, что демократия имеет и другую, пожалуй, более важную сторону, чем простое расширение информационной насыщенности. Но надо считаться и с тем, что она еще, и это главное, способ публичной защиты той или иной точки зрения, права общественности знать, оценивать и влиять на выбор позиции.

Остро критические репортажи Ежелева о противостоянии Исаакиевской площади Мариинскому дворцу, где размещался горисполком, вызывали у отцов города глухое раздражение. Журналист первым понял, что старые здания — достояние каждого жителя Ленинграда и решать судьбу опустевших дворцов, не посоветовавшись с народом, уже невозможно.

Масла в огонь подливали все новые подробности, которые корреспондент приводил в своих публикациях. Уже после того, как мощные тягачи взревели моторами и одновременно рванули в разные стороны зацепленные через пробитые в стенах отверстия стальные тросы, стало известно, что существовал и другой вариант реконструкции гостиницы. Им предусматривалось сохранение старого здания. Оказывается, оба варианта рассматривались в качестве приемлемых. К сожалению, обсуждение велось узким кругом лиц, в основном хозяйственниками, и это предопределило судьбу второго варианта. Первый был признан более экономичным. Опоздала и телеграмма из Министерства культуры. Она пришла в горисполком служебным телексом лишь 27 марта, через десять дней после коллективного заявления ленинградцев. «Англетер» к тому времени уже не существовал. Телеграмма же предписывала незамедлительно остановить работы по сносу здания гостиницы.

Немудрено, что человека, осмелившегося обнародовать эти сведения в «Известиях», отцы города потребовали убрать из Ленинграда. Помнится, один из хозяев просторных кабинетов, испытующе посмотрев на представителя ЦК, произнес:

— А вы переведите его в Хельсинки. Корреспондентом по Финляндии. Он еще вам спасибо скажет.

Чиновничий ум изворотлив. Изощренных способов убрать с дороги неугодного человека было десятки.

И тем не менее Ежелев остался в Ленинграде. Мы не отдали принципиального журналиста на расправу, вступились за него и за редакцию.

Я мог бы привести немало подобных случаев. Приходилось ездить и в Днепропетровск — на родину Брежнева, и в Ставрополь — на родину Горбачева, в Калужскую и Смоленскую области, в Киргизию и Казахстан, на Дальний Восток по десяткам других адресов, где критику зажимали, а журналистов преследовали. Мы не давали в обиду даже работников заводских газет — а их в стране было свыше десяти тысяч, от имени ЦК требовали оградить их от преследований и травли. А ведь кроме заводских были тысячи газет совхозных и колхозных, вузовских, транспортных, сферы торговли и бытового обслуживания. Ни один тревожный сигнал не оставался без нашего внимания.

Записи для себя

24 сентября. Сегодня жена улетела в Екатеринбург (по-старому, Свердловск). Вскочили рано, сын собирался в Душанбе, там чрезвычайное положение, очевидно, в ночь сегодня улетит, поэтому начало дня было какое-то сумбурное. С утра повел дочку в школу. На Кутузовском проспекте возле киоска увидел дородного господина в шикарной джинсе. В бороде. Это Лешка Струков, однокурсник по ВПШ, в последнее время редактор отдела одной из ведущих центральных газет.

— Ты девушку в школу ведешь? Вон там моя машина красная. На обратном пути встретимся. Я давно тебя ищу.

Отвел Олю. Иду обратно, смотрю, красные «Жигули» ко мне двигаются. Лешка.

Усадил меня в машину. Он живет на Кутузовке возле Триумфальной арки. Привез к себе. Угостил кофе. Жена Зина. Старушка бабушка.

Зина (работает в Министерстве труда):

— У меня есть начальница. Кто она такая? Давным-давно пришла из ЦК. До этого работала в Донбассе, руководила обкомом. Я сказала: подчиняться ей не буду.

А кто она такая сама? Наверное, лучше, чем ее начальница.

В общем, Лешка ушел из своей газеты 12 августа. Создал ассоциацию военных министерств. Зарегистрировал газету «Наши крылья». Приглашает меня первым замом. Но — чувствует, что после путча все пошло шиворот-навыворот. Некогда могущественные ведомства рушатся. Что будет — неизвестно.

По настроению его жены понял — злорадствуют оба. По поводу моего падения.

После обеда поехал в один ведомственный журнал. Кис, старый редактор, в бороде. В следующем году ему шестьдесят. Во время беседы зашел первый зам. главного редактора Старооткрыткин. Боже мой, какой вид, какой тон, какая значимость. Да я и не знал о их существовании, когда функционировал.

Маленький столик. Залит водой. У Киса дрожат руки. Пьет кофе. Я отказался. Не могу в этой антисанитарной обстановке.

Вечером позвонила моя бывшая сотрудница. По секрету сказала: