Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы

Прибился к одному из столиков. Выпил рисовой водки. Кого видел? Первого секретаря ЦК Компартии России Купцова, проходившего возле нашего стола и помахавшего мне рукой, а потом незаметно исчезнувшего. Аллу Борисову, члена редколлегии «Правды», редактора по отделу международных связей, которая пожаловалась, что Селезнев вызвал ее и предложил увольняться. Юру Тавровского из «Известий», который сказал, что уходит из этой газеты. Владислава Дробкова, зам. главного редактора «Правды», с которым чокнулся, Роя Медведева, бывшего первого секретаря ЦК ВЛКСМ Виктора Мироненко, еще кого-то.

Столы опустели быстро. Надо было уходить. Откуда ни возьмись Мироненко с женой:

— Извините, но такой случай, что надо развезти нас с женой по разным местам.

Посольский работник согласился. И мы на его новехоньком «Мерседесе» сначала отвезли жену Мироненко в гостиницу «Орленок», самого Мироненко на проспект Калинина, а потом водитель отвез меня домой.

Позвонил Валерию Сидорову. Когда-то он работал у нас в отделе, потом уехал с Вольским в Нагорный Карабах, затем перешел к Вольскому в Научно-промышленный союз. Наконец-то поймал его на месте.

— Ну что? Я же говорил тебе: бросай свой ЦК. Нет, привилегии держали. Слободянюк в первую же ночь позвонил мне. А ты? Николай, ничего не могу обещать. Не думал, что нужна помощь. Многие ко мне обращались — Урбан и другие. Не знаю. Буду думать.

Позвонил Лисину, главному редактору «Вечерней Москвы», когда-то он уговаривал к себе в замы. Сейчас:

— У меня совещание. Дай мне свой телефон. Я тебе позвоню.

И все. Глухо, как в танке. Никаких звонков, никаких сигналов.

1 октября. Вчера звонил Слободянюк. Отчитал я его как следует. Даже не по себе стало.

Сегодня попросил Сильвановича заказать мне пропуск и поехал в «Сельскую жизнь». На вахте высокая стройная женщина с нашивками сержанта милиции. Пропустила.

Часа два проболтали с Сильвановичем. Все о путче. Потом он предложил пообедать. У них остался зал для членов редколлегии. Пошли. Ничего, официантка разносит. И селедка понравилась. Туда же приходит обедать и Харламов — главный редактор.

После обеда направился к Харламову, но у него был заместитель по приложению. Пошел в «Правду».

Черняк в отпуске. Зашел к Карпычеву. Долго говорили. Он ярый защитник Горбачева. Перед путчем был утвержден главным редактором новой газеты «Красная площадь». Газета должна была быть президентской. На 19 августа назначены были его проводы на новую работу. Приказ об освобождении был уже подписан. Ситуация!

— Понимаешь? Мне представляется, что Селезнев был утром у Шенина. Во всяком случае, он оттуда позвонил, чтобы меня не забыли проводить. Представляешь? Путч против президента, а меня выпроваживают из редакции…

В общем, он снова вернулся в «Правду», а поскольку должности зама уже нет, его зачислили пока политобозревателем.

— Пишут, что Горбачев причастен к перевороту. Но никто всерьез не рассматривает линию Ельцина. Я допускаю, что Ельцин на каком-то этапе был знаком с планами путчистов. А потом решил сыграть свою карту и на этом многое приобрел. Вот почему путчисты его не арестовывали.

Судя по всему, Карпычев не в ладах с Селезневым.

— Будет газета — будет и работа. Я же вас знаю. Когда был ответственным секретарем, ставил ваши материалы. Думаю, через несколько дней все решится. Обещаю вам — без работы не останетесь. Даже если «Красной площади» не будет — все равно не пропадем.

Поблагодарил его и направился к Харламову. Он уже разыскивал меня через Сильвановича.

Долго говорили.

— Что-то смущает? Я же чувствую…

Поговорили откровенно. Он предложил вариант: либо член редколлегии — редактор по отделу, либо политобозреватель. Сошлись на варианте: политобозреватель — член редколлегии. Он сказал, что редакции лучше, если я буду политобозревателем. Это меня немного насторожило.

В общем, решили, что месяц я еще поболтаюсь. Не хочется, чтобы в трудовой книжке стояла запись: по собственному желанию. Пусть лучше будет — в связи с сокращением штатов.

А Дегтярев куда-то пропал. На звонки не отвечает.

Глава 9. Как я душил журналистику

Скажу без ложной скромности: сектор печати в аппарате ЦК КПСС был, пожалуй, самым «горячим». Пресса к концу восьмидесятых годов становилась сильнейшим, если не единственным, инструментом гласности и общественного контроля, выразителем множественности взглядов на процессы, идущие в стране.

Обращаясь мысленно к тем годам, я с полной уверенностью заявляю: на страницах газет и журналов пульсировала сама жизнь, со всеми ее трудностями и противоречиями. В работе журналистов приоритет приобретала аналитичность, а в постановке проблем — острота и откровенность. Заслуга тогдашней прессы прежде всего в том, что она сохраняла, укрепляла и усиливала атмосферу правды и прямоты, которая складывалась в обществе под воздействием перестройки.