Ай да сукин сын!

Ты, любовь моя, извини,Что я не писал:Я за эти долгие дниОчень уставал.В каждом сне встречаюсь я с тобой,Но обязан я продолжить бой,

Так что, я боюсь,Скоро не вернусь.Если скажут, что я был жесток,Слухам ты не верь.Обходился я всегда как могБез больших потерь.

Если я кого и убивал,То всегда от этого страдал.Ты пойми, жена:Это же война.И теперь продолжу я вновьСвой нелегкий труд.

В нем твои мне верность и любовьСилы придадут.Если трудно станет мне в борьбе,То тогда я вспомню о тебеИ смогу опятьБитву продолжать.

Жену Штирлиц видел всего один раз. Ее показали ему издалека в берлинской пивной. Подойти к ней он не имел права, но он сразу полюбил ее и хранил верность до сих пор.

— Мой поезд отходит через десять минут, — сказал связник, — пишите быстрее.

Штирлиц посмотрел на листок из записной книжки: «Здравствуй, любовь моя!» — это все, что он успел написать. Он скомкал свои листки и сказал:

— Извините, что я задержал вас так сильно. Не стоит тащить это через три границы.

Они попрощались и Штирлиц пошел к своей машине. «Трудно будет, — подумал он. — Как выполнять задание, когда все косятся, спрашивают о здоровье Достоевского и просят научить играть на балалайке? Трудно будет, да кому сейчас легко?»

Штирлиц долго еще стоял у машины и курил. Он имел на это право, потому что он решил вернуться в Германию.