Я высидел несколько часов, шипя и потирая плечи, вслушиваясь в безумный гул голосов, прорывающийся из Великой Бездны. Потом приказал готовить колесницу. Сжимая двузубец прошел по дворцу, по которому в хозяйственном хаосе летали тени. Украшали дворец к приезду царицы, который через два… три дня? Забыл.
Во внутреннем дворе гулко и страшно орал Эвклей на какую-то овцу, которая не хотела умирать, и на тень, которая «Выхлестала всю кровь, скотина, куда теперь эту тушу?!»
А Цербер выл, тоскливо и неумолчно, вой прилипал к лицу, застревал в складках плаща, путался к гривах лошадей, когда я шагнул с колесницы на сырой берег Амелета. Ядовитая река дрожала и билась в своем русле, выплескиваясь на камни. Замерзшими листками трепетали стены из тусклого адамантия, и по временам мерно вздрагивали толстые врата, покрываясь шишками от ударов внутри.
Кованый рисунок на вратах не был заметен из-за следов ударов.
«Мы! Выйдем! Отсюда! Рано! Или! Поздно!»
Я не решился прикладывать к вратам ладонь – и отсюда слышно. Что там смотрят Гекатонхейры – вздремнули ли всеми головами?! Открыть проклятую дверь, ударить миром, ударить двузубцем, запихнуть лезущее изнутри «Рано или поздно» на положенное ему место…
– Радуйся, Владыка Аид!
Лишний голос. Ненужный. Среди хриплых воплей титанов – нежный, холодный, как мед после ледника. Она тут тоже лишняя, на берегу Амелета, где нет места ее покрывалу – с чуть прикрытыми легкой тканью волосами, с приветственной улыбкой на смуглом лице.
Глаза – глубже Великой Бездны: как бы не утянули…
– Радуйся, великая Нюкта. Не знал, что ты совершаешь прогулки в этих местах.
– Прогулки? – низковатый, ласковый смешок. – Мне достаточно выездов на моей колеснице в небо. Я направлялась в твой дворец, о Владыка, искала тебя. И тут, такая удача…
Удачнее некуда. Владыка сейчас по колени в камни уйдет. Ощущения – будто Тифон не плечи сам взгромоздился. Гикает и погоняет.
– Искала меня? Зачем же великой Нюк…
– Ну, зачем ты так, повелитель, какая я тебе великая. Велики теперь вы – Крониды. Мы – просто, – и улыбается: хорошо, мол, когда – просто! – Мой муж, Эреб хочет побеседовать с царем. Окажешь ли ты ему эту честь?
Еще бы не окажу. От таких приглашений не отказываются. В ответ на такую просьбу не то что на колеснице покатишься, а колесницу вдобавок к Тартару – на плечи и – бегом, быстрее квадриги.
Вырос сопливый малец, заметили. Эреб на моей памяти снисходил из сыновей только к Убийце – и то не заговорил, а ответил. К трем Кронидам в отчаянный миг Титаномахии он тоже снизошел – только чтобы заключить сделку, вырвать клятву о том, что на трон подземного мира сядет сын Крона. А тут вдруг все – и мне одному. Царем назвали. Великим. С почетом во дворец проводили. Нюкта глаз не сводит, дворец у нее по-праздничному искрится алмазной крошкой, слуги – в праздничных одеждах, будто хозяина встречать после долгой отлучки вышли.
А я…
А я дурак, кажется. Зачем я иду?! Зачем вслушиваюсь в молчание Ананки за плечами?! В тяжкое, раздирающее грудь молчание, которое лучше всякого крика молит развернуться, спасаться, бежать…
Поздно, вот она – дверь, увитая темными ночными цветами по такому случаю. Цветы пахнут Средним Миром и сеном, они уже подвяли в подземелье.
За дверью не храпели, и Нюкта тревожно прошуршала над ухом: «Он ждет тебя».
Не кивнув и не взглянув на нее, я шагнул, готовясь, как в тот раз – в полную тьму.
Но в покое горели факелы.
Зал был размером не меньше моего мегарона – и весь залит красноватым факельным светом. Факелы расположились в серебряных кольцах по стенам, пылали ало и ровно, но почему-то не давали ни дыма, ни тепла. Блики свивались и перекидывались по гранитным стенам, изрезанным рисунками и письменами. Такой же древней, затейливой вязью был покрыт каменный пол. Голый. Без признака ковра.
Дальний угол комнаты оказался занят гигантским ложем – просторным, застланным пышными шкурами зверей, которых я не смог опоздать. Ложе пустовало.
Зато в центре друг напротив друга стояли два искусно кованных, хрупких на вид серебряных кресла.
Юноша, сидевший в одном из них, наклонил голову в приветствии, когда я вошел.
– Здравствуй, мальчик, – сказал он тихо, и в тот же момент я окончательно понял, что зарвался и прибрел в ловушку, и назад не выйти – пусть даже дверь я за собой не закрыл.
Нужно было оставаться у Тартара. Или прыгать в Тартар – усмирять узников хоть как, хоть изнутри, только не поддаваться вежливым улыбочкам Нюкты…
– Приветствую тебя, о великий Эреб.
Он сидел ко мне правой стороной – картинкой с расписной амфоры. Амфору расписывал не мастер: нос у картинки длинноват, кудри редковаты, а бороды и так почти нет, три волосинки всего-то пробивается. Передние зубы, как у зайца, чуть вперед выдаются. Зато плечи широки и силы с виду – не отнимать.
Вот, значит, куда пропал Эврином-копейщик, который хотел шибануть меня в спину во время бунта. Я-то думал, почему он среди свиты мелькать перестал.